Пятая колонна. Рассказы - [37]

Мать уже ушла в дом. Я взял ружье – оно было тяжелое и било меня по ногам – и два ягдташа и направился к дому.

– Неси их по очереди, – сказал отец, – не пытайся тащить все сразу.

Я положил на землю сумки с дичью, взял только ружье и отнес его в дом, а обратно принес газету, которую вытащил из стопки в отцовском кабинете. Отец сложил почерневшие, растрескавшиеся каменные орудия на газету и завернул их в нее.

– Лучшие наконечники для стрел рассыпались в прах, – сказал он.

С газетным свертком в руках он направился в дом, а я остался стоять на траве рядом с двумя ягдташами. Через какое-то время я поднял их и унес. В этом воспоминании было только двое людей, и я молился за обоих.

Однако случались такие ночи, когда я не мог вспомнить даже слов молитвы. Доходил до «яко на небеси и на земли» и вынужден был начинать сначала, но никак не мог продвинуться дальше. Когда мне становилось ясно, что я все равно не смогу вспомнить слова до конца, я отказывался от молитв на эту ночь и придумывал что-нибудь другое. Например, пытался припомнить названия всех существующих на земле животных, потом птиц, потом рыб, а потом стран и городов, а потом всякой еды и названия всех чикагских улиц, которые я знал, ну а если я больше вообще ничего не мог вспомнить, то лежал и просто слушал. И я не припомню ночи, когда бы нечего было услышать. Если можно было не гасить свет, я не боялся спать, потому что знал, что моя душа может покинуть меня только в темноте. Конечно, я часто ночевал в местах, где можно было оставлять свет на ночь, и там я спал, так как почти всегда был очень усталым и сонным. Уверен, что много раз я засыпал, сам того не ведая, но отдавая себе в этом отчет – никогда. Вот и этой ночью я лежал и слушал шелкопрядов. Ночью отчетливо слышно, как едят эти гусеницы, и я лежал с открытыми глазами и прислушивался к ним.

Кроме меня в комнате был еще только один человек, и он тоже не спал. Я долго слушал, как он не спит. Он не мог лежать так же тихо, как я, вероятно, потому, что у него не было такого опыта ночного бодрствования. Мы лежали на одеялах, расстеленных поверх соломы, и когда он шевелился, солома шуршала, но шелкопрядов не пугал никакой производимый нами шум, они упорно продолжали есть. Здесь, в семи километрах от линии фронта, снаружи тоже доносились ночные шумы, но они были другими, совсем не похожими на маленькие шумы внутри темной комнаты. Другой человек, находившийся в ней вместе со мной, старался лежать тихо. Потом снова пошевелился. Я тоже пошевелился, чтобы дать ему понять, что не сплю. Он десять лет прожил в Чикаго. Его призвали на солдатскую службу в тысяча девятьсот четырнадцатом, когда он приехал навестить родных, и назначили ко мне ординарцем, так как он говорил по-английски. Почувствовав, что он прислушивается, я снова поерзал на одеяле.

– Не можете уснуть, Signor Tenente[52]? – спросил он.

– Не могу.

– Я тоже.

– Почему?

– Не знаю. Не спится.

– Неважно себя чувствуете?

– Нет, я здоров. Просто не спится.

– Ну, давайте немного поговорим, – предложил я.

– Давайте. Только о чем можно говорить в таком проклятом месте?

– Вполне хорошее место, – сказал я.

– Ну да, – сказал он. – Тут еще ничего.

– Расскажите мне, как оно там, в Чикаго, – сказал я.

– Так я ж вам все уже про это рассказывал.

– Ну, расскажите, как вы женились.

– И это я уже вам рассказал.

– То письмо, что вы получили в понедельник, от нее?

– Ага. Она мне постоянно пишет. Говорит, что магазин дает хорошую прибыль.

– Когда вы вернетесь, ваше дело будет процветающим.

– Да. Она отлично его ведет. Зарабатывает кучу денег.

– Как вы думаете, мы не разбудим других своими разговорами? – спросил я.

– Нет. Они не слышат. Они же спят как убитые. Это я не могу, – сказал он. – Я нервный.

– Все же говорите потише, – сказал я. – Покурить не хотите?

Мы ловко закурили, несмотря на темноту.

– А вы мало курите, Signor Tenente.

– Да. Я почти бросил.

– Ну да, – сказал он, – от курения один вред. Наверное, когда вы отвыкнете, так и тянуть не будет. А вы слышали, что слепые не курят вроде потому, что не видят, как они выдувают дым?

– Что-то не верится.

– Да я и сам думаю, что это россказни, – просто услышал где-то. Ну да чего только люди не наплетут.

Мы замолчали, и я снова прислушался к шелкопрядам.

– Слышите этих проклятых червяков? – спросил он. – Слышите, как они жуют?

– Да, забавно, – сказал я.

– А скажите, Signor Tenente, есть какая-то причина, что вы не спите по ночам? Я никогда не видел вас спящим. С тех пор как меня к вам приставили, вы ни одной ночи не спали.

– Не знаю, Джон, – сказал я. – В начале прошлой весны я попал в передрягу, и с тех пор по ночам мне особенно не по себе.

– Точно как мне, – сказал он. – Мне вообще не надо было идти на войну. Я слишком нервный.

– Может, со временем станет легче?

– Скажите, Signor Tenete, а вы-то зачем пошли на эту войну?

– Не знаю, Джон. Хотелось. Тогда.

– Хотелось, – сказал он. – Ничего себе причина.

– Нужно говорить потише, – сказал я.

– Да они спят как убитые, – сказал он. – И в любом случае ничего не понимают по-английски. Они вообще ни черта не знают. А что вы собираетесь делать, когда это все закончится и мы вернемся в Штаты?