Пять поэм - [31]

Бросить в мир, их снимая с твоих благородных весов,—

Обретут свое место, и страшное будет мгновенье:

Пред тобой их размечут в грохочущий день воскресенья.

Надо всем, что ты прятал, суровый послышится глас.

Как немного ты роздал! Как мною хранил про запас!

Так не трогай весов — все на них указуется строго —

Иль побольше раздай, а себе ты оставь лишь немного.

Стебель розы согнулся, и шип в эту розу проник.

Лишь своей прямотой добывает усладу тростник.

Водрузи прямоту, — это знамя, угодное богу.

И протянет он руки, склоняясь к тебе понемногу.

Повесть о царе-притеснителе и правдивом человеке

Жил властитель один, был с людьми он безжалостно строг.

Словно злобный Хаджадж, издеваться над всеми он мог.

Все, что ночь порождала, наследуя дню, — на рассвете

Открывалось царю. Все пред яростным были в ответе.

Неким утром к владыке явился один человек.

Был он зорче, чем утро. Учился он долгий свой век

У луны хитрым играм, у зорь — появляться с доносом.

Он, с притворною злобой, горящей во взоре раскосом,

Прошептал: «Некий старец убийцею назвал тебя,

Он сказал, что ты правишь, людей неповинных губя».

И, пугая придворных своим изменившимся ликом,

Царь воскликнул: «Казнить!» И умолк он во гневе великом,

Нат мгновенно постлали, песком весь посыпали нат.[111]

Даже дэв, ужаснувшись, бежал бы из царских палат.

В тот же час от юнца старец злое узнал повеленье,

Услыхал он: «Владыка возвел на тебя обвиненье».

Омовенье свершив, в белом саване старец пошел

Во дворец, и пред ним засверкал величавый престол.

Царь, в решениях быстрый, потер свои руки, и очи

Опустил он на землю, и был он угрюмее ночи.

Молвил он: «Я слыхал, что я очень прогневал тебя.

Ты твердишь, говорят, что я правлю, невинных губя.

Ведь известно тебе, что мой суд — мудрый суд Соломона,

Почему ж ты твердишь, что наш край полон плача и стона?»

И ответил старик: «Говорил я, о царь, не во сне,

И сказал я не все, что известно доподлинно мне.

Всюду юные в страхе, и в страхе не каждый ли старый,

Городам и селеньям грозят беспрестанные кары.

Все пороки твои я собрал воедино, но я

Только зеркало. Я — лишь неправда и правда твоя.

Ты увидел, что образ, показанный зеркалом, — верен.

Иль сломаешь ты зеркало? Будь и во гневе умерен!

Светлой правды возжаждай, и жажду твою утолю,

Иль на шею мою повели ты накинуть петлю».

И правдивого старца такое бесстрашное слово

Смелой правдой своей образумило сердце царево.

Вспомнил царь обо всем, что свершал он в подвластном краю.

И, застигнутый правдой, он понял неправду свою

И сказал: «С мудреца скиньте саван! Парчовым халатом

Вы его облачите, парчу напитав ароматом».

И в царе с той поры пламень гнева и злобы утих,

Справедливым он стал, вспомнил подданных, пекся о них.

И правдивого слова никто не скрывал, и невзгоды

Не томили правдивых, и мирные начались годы…

Ты не бойся погибнуть. Правдивым ты будь до конца.

Побеждает правдивый по воле благого творца.

Если будет правдивость всегдашней твоею повадкой,

Много горького скажешь: ведь правда не кажется сладкой.

Если к речи правдивой сердца ты захочешь привлечь,

Вседержитель поддержит твою благотворную речь,

Знай: сияние правды душой Низами овладело,

И великою правдой его озаряется дело.

Речь пятнадцатая — порицание завистников

В этой главе Низами жалуется на стариков, очевидно, придворных поэтов, завидующих его таланту и мешающих ему получить свою долю.

Притча о молодом царевиче и его старых врагах

Молодой царевич после смерти отца вступил на престол. Он только тогда смог начать спокойно править страной, когда отделался от старых сановников своего отца.

Речь шестнадцатая — о быстрейшем прохождении пути

Здесь Низами снова говорит о себе. Он считает, что одолеть завистников можно только путем известной изворотливости.

Повесть о раненом ребенке

Мальчик играл с друзьями, упал и сильно разбился. Его друг хотел бросить мальчика в колодец, чтобы все скрыть и не отвечать перед родителями. Его враг побоялся, что подозрения тогда падут на него, пошел к отцу мальчика и все рассказал ему. Ребенок был спасен.

Речь семнадцатая — о поклонении и уединении

В этой главе речь идет о «низшем я», о земной индивидуальности человека. Она существует лишь до последнего вздоха, после смерти же уничтожается.

Повесть о старце и мюриде

Некий старец шел с толпою мюридов по дороге. Желая испытать их преданность, он внезапно выпустил громкий ветер из живота. Пораженные его невоспитанностью, мюриды разбежались. Остался лишь один из них. На вопрос старца, почему он не последовал за остальными, мюрид ответил: «Если не ветром меня принесло к тебе, то покину ли я тебя из-за первого же ветра?»

Речь восемнадцатая — в осуждение двуличных

Говоря о своем времени, Низами горько жалуется на падение нра» вов и двуличность современников. Истинным же другом можно считать лишь того, кто умеет беречь тайны.

Повесть о Джамшиде и его приближенном

Царь Джамшид приблизил к себе некоего юношу и доверил ему свои тайны. Юноша так тщательно оберегал эти тайны, что, боясь проговориться, вообще перестал говорить и заболел.

Речь девятнадцатая — о приятии загробной жизни

Хоть земное «я» и конечно, но час ухода из мира — не конец всего, а момент расплаты за все. Нашедший правильный путь в жизни, поправший земные блага, может подняться выше ангела.