Пять или шесть? - [28]

Провозились до ночи. Пока фотографировали, как полагается для следствия, сняли всех, перетащили в вертолет, прошло много времени. Автоматчики, дядя Володя Чурсин, несколько его друзей-охотников, невесть откуда появившихся к ночи, помогали. А когда закончили и решили поужинать у разожженного костра, то обнаружилось, что исчез Сережкин отряд.

Исчезли!.. Я ведь отвечаю за них — и морально, и еще как угодно. Я сильно расстроился, рассвирепел. Главное, никто не заметил, когда и куда они ушли. Мы кричали, звали, даже стреляли и давали сигналы ракетами — никакого отклика.

В довершение всего командир автоматчиков доложил, что пропал планшет с картой. Когда рубили деревья, он снял его и положил под пнем вместе с поясом, с пистолетом, со свернутой брезентовой накидкой от дождя. Все осталось на месте, а планшета нет, с тою самой картой, что разбита на квадраты... Я даже проверил трупы парашютистов. Нет! Все четверо лежали на месте.

На тайгу опускалась белая ночь. Среди деревьев сгущалась темнота, стволы берез растворялись в ней. Но на вырубленной, по-военному аккуратно четырехугольной поляне хорошо были видны и вертолеты, и уморившиеся автоматчики, которые как попало улеглись спать.

И лишь один какой-то, наверное, никогда не унывавший паренек долго-долго напевал на лихой мотив, не соответствовавший по-светловски лирическим словам:

Болота, болота,

Проходит пехота,

Проходит за ротою рота...

Солдат не устанет,

На кочку привстанет —

Рукою до солнца достанет!

Глава одиннадцатая ЧЕТЫРЕ НОГИ

Потом, когда все кончилось, Вася Петряев оправдывался передо мной:

— Я и пистолет взял. Но Сережка мне за это по уху стукнул: оружие, говорит, офицера — его честь, нельзя лишать, даже временно... Ну, я вернулся... положил обратно... А записку не успел... забыл... И Сережке ничего не сказал: он опять бы меня по уху...

В записке, не переданной мне, Сережка сообщал: «Алексей Михайлович! Знаю, вы нам не верите, что шесть, но мы, возможно, докажем. Карту не ищите, она у нас, будет в целости, в сохранности. Идем на юго-восток. Сигналы прежние. С. Векшин.»

Впрочем, записка едва ли бы что-нибудь изменила. В лучшем случае дядя Володя со своими товарищами отправился бы следом за Сережкиным отрядом, и я не волновался бы. Но старики все равно вышли бы несколькими часами позже, а за молодежью разве угонишься!

Когда ребята увидели, что мертвых парашютистов четверо, у Сережки с Надей вспыхнула перепалка:

— Ага! — обрадовалась Надя. — Всего пять.

— Нет, шесть. Вот увидишь! Точно!

— В тебе, Сережка, самолюбие и честолюбие кипят, — смеясь, укорила Надя.

— Да! — рассердился он. — Если хочешь, самолюбие и честолюбие! На нашу территорию проникли недобрые люди. Меня заело!.. Это тебе наплевать.

— Ишь, какой патриот нашелся! Может, тебя к медали представят?

— Так же, как меня в цехе наградили, — ехидненько поддержал Вася.

Сережка посмотрел на него уничтожающе, а на Надю — с сожалением:

— Эх, ты — меда-а-аль! — запальчиво протянул он. Потом подошел вплотную, взял Надину руку, положил на свою ладонь и ласково похлопал, тихо говоря: — Я тебя очень прошу: не спорь. Не будем ссориться.

— Но все-таки пять? — смеялась Надя. — Ты согласился?

— Нет! — отрезал Сережка и демонстративно отвернулся от нее.

Все остальные — Коля и Зина-беленькая, Вася и оба студента — собрались возле. И Коля снова в шутку доложил Сережке по-военному:

— Товарищ командир отряда! Задание выполнено!.. Какие будут дальнейшие распоряжения?

— Ребята! — страстно, горячо заговорил вполголоса Сережка. — Вот... я даю честное комсомольское, что видел шесть парашютистов... Но мне никто не верит, даже она. — Он кивнул на Надю, словно ударяя ее. — А их было шесть! Это точно!.. Давайте поищем еще. А?..

— Так ты командуй!.. Командуй!.. — почти дуэтом сказали студенты Миша и Петя. Они теперь готовы за Сережкой хоть на край света. Ведь он ни единым словом не напомнил, как они обмишурились с бровастым возле речки.

— Кто согласен — подними руку, — попросил Сережка с таким видом, что не согласен кто-нибудь — он кинется драться.

Подняли все, кроме стоявшей позади него Нади. У Сережки дух захватило. Он порывисто бросился обнимать сразу всех, столкнул кого-то лбами, засмущался, отступил и несколько секунд глядел на отряд счастливейшими глазами.

Представляю, какие это были глаза!.. Искренний жар большого чувства даже камни оживляет, в сказках. Наверное, с таким чувством мой отец, большевик, матрос революционного флота, уводил за собой в бой людей, еще накануне не понимавших, что такое Советская власть. И, наверное, с таким же чувством мчались в прорыв легендарные танковые бригады уральцев-добровольцев в дни Отечественной войны... Да простят меня те, кто посчитает мое сравнение натяжкой! Кто видел в Брянских лесах наших партизан — от четырнадцатилетних до семидесятилетних, — тот поймет.

И ничего удивительного, что усталые, полуголодные ребята согласились пойти еще по два километра азимутальным веером дальше. Один лишь Коля добродушно буркнул:

— Живот усох.

— Ничего! Легче ходить! — ответил Сережка. — Пока еще солнце, пока еще светло, надо облазить вокруг как можно больше.