Пять фараонов двадцатого века - [37]

29 августа в здании Городского совета в Тбилиси состоялся студенческий митинг для обсуждения политических реформ, предложенных правительством. Внезапно ворвавшийся отряд казаков открыл стрельбу. Результат: 60 убитых, 200 раненых. Сталин призвал к возмездию. Ему удалось сговориться с меньшевиками и подготовить нападение на казачьи казармы. Вечером 25 сентября на вершине Святой горы был поднят красный фонарь — условный знак. На улице, ведущей к казармам началась стрельба. Выскочившие из здания казаки попали под град пуль и бомб.[210]

Оплотом большевиков стал шахтёрский район, примыкающий к Чиатуре. Зная, что поезда, идущие туда, часто подвергаются обыскам, Сталин проложил караванный путь через горы. На мулов и ослов грузили оружие, боеприпасы, печатные прессы, бумагу и доставляли всё это по незаметным тропинкам в условленные места.[211]

Параллельно с убийствами официальных лиц усилились кровавые междуусобия этнических и религиозных групп. Если в России обычным делом были еврейские погромы, то на Кавказе пик вражды проходил между христианами и мусульманами. 21 ноября 1905 года в Тбилиси разгорелось настоящее сражение между армянами и азербайджанцами. 25 мусульман были убиты. В Баку побоища происходили регулярно. Отчаявшийся вице-губернатор предложил боевым отрядам меньшевиков 500 ружей для поддержания порядка. Кое-как боевики усмирили враждующих, но ружья вернуть отказались.[212]

Кровь продолжала «струиться» и внутри тюремных стен. Сталин был арестован в Баку в 1908 году после ограбления портового арсенала. Один его сокамерник рассказывал потом, что Кобе было достаточно обвинить кого-то в доносительстве, и человека могли зарезать в коридоре или забить до смерти.[213]В этом заключении он встретился с двумя людьми, сыгравшими впоследствии большую роль в его жизни: Вышинским и Орджоникидзе.

Всё же контрреволюционные меры в империи начали приносить свои плоды. Аресты, высылки, казни подпольщиков и террористов, с одной стороны, усиление роли Думы и местных органов управления, с другой, ослабляли разрушительные порывы, возрождали надежду на мирное разрешение социальных конфликтов. И вдруг, в апреле 1912 года, революция получила щедрую порцию горючего материала: далеко в Сибири, на золотоносных приисках на реке Лене, армия открыла огонь по бастующим рабочим. 150 убитых, сотни раненых! Большевики были в восторге.[214]

Сталин в то время жил в петербургской квартире большевика Полетаева, пользовавшегося парламентской неприкосновенностью (он был депутатом Думы). Именно там начали выходить первые номера газеты «Правда». В них Сталин печатал статьи, в которых сравнивал волну забастовок, прокатившихся по стране в связи с Ленским расстрелом, с приходом весны, с солнечными лучами, протянутыми к цветущим лугам. Царское правительство он обзывал врагами свободы, защищавшими виселицами и расстрелами рабский режим. Императора Николая называл не «Вторым», а последним. Мог ли кто-нибудь тогда всерьёз поверить, что это пророчество сбудется через каких-нибудь пять лет?

Под небом Италии

В конце июля 1914 года зловещая тень войны надвинулась на Европу. Исполнительный комитет социалистической партии Италии выступил с манифестом, резко осуждающим военные приготовления, призывающим страну к нейтралитету, а народ — к бойкоту призыва в армию. Подпись Муссолини была под этим документом. Что же должно было произойти, чтобы три месяца спустя он, без согласования с комитетом, опубликовал статью, требующую вступления Италии в войну на стороне Франции и Англии? Куда подевался пламенный борец с «международным милитаризмом»?

В ноябре он начал выпускать новую газету «Пополо д’Италия». В статье, озаглавленной «Дерзость», писал: «Я обращаю своё слово к вам, к молодым людям, принадлежащим к поколению, которому судьбою уготовано делать историю. Есть слово, пугающее и пленительное, которое в обычные времена я никогда бы не произнёс, но сейчас, руководствуясь искренней верой, вынужден сделать это во всеуслышанье — ВОЙНА».[215]

Ярости его однопартийцев не было предела. На собрании социалистической партии в Милане, под возгласы «Предатель! Изменник! Убийца!», было предложено исключить Муссолини из партии. Бледный и заметно нервничающий, он вышел на сцену, чтобы ответить критикам. Когда он подошёл к трибуне, крики и насмешки усилились. «Кто тебе платил? Сколько удалось получить?» К ногам его полетели монеты, кто-то даже швырнул стул.[216]

В своих мемуарах Муссолини довольно расплывчато объясняет свои мотивы для такой крутой смены позиции: дескать, возможность поражения Франции представлялась ему серьёзным ударом по свободе в Европе, и поэтому он считал необходимым придти ей на помощь. Но также выражает и своё глубокое убеждение в том, что только большое кровопролитие может объединить народ, вдохновить его на революцию, которая приведёт к настоящему уравниванию всех граждан в правах и обязанностях.[217]

Отечество перестало быть для Муссолини «призраком». Осенью 1914 года он сделался ярым итальянским националистом. И у него нашлось много сторонников. Тираж газеты начал быстро расти. Весной 1915 французское правительство, крайне заинтересованное в получении мощного союзника, начало поставлять по разным каналам тысячи франков в кассу «Пополо д’Италия».