Пять фараонов двадцатого века - [141]

Моральные ценности больше не санкционировались небесами, плоды с Дерева познания Добра и Зла не попадали на полки магазинов, появлялись только на чёрном рынке. Официально хорошим объявлялось то, что помогало пролетариату, революции или высшей расе. В СССР у литературных редакторов была придумана формула для отказа в публикации новой рукописи: «В ней слишком много абстрактного гуманизма».

Гуманизм допускался, но только тот, который соглашался служить революционным задачам. Мораль, как и всё остальное в духовном мире, была лишь «продуктом классовой борьбы». Недаром Мао в молодости так увлёкся немецким философом Паульсеном, утверждавшим, что абсолютных моральных ценностей не существует, что каждая эпоха и каждое общество вырабатывают свои.[736] Заповедь «не укради» выглядела ненужной там, где собственность была отменена. Заповедь «не убий» казалась смехотворной рядом с призывами расправляться без жалости с классовыми врагами. Бессмертие сводилось к строительству пирамид или к гибели на поле брани.

«Знание — сила»

Наши герои были обделены богатством, знатностью, чинами. И вдруг они обнаружили, что есть всем доступные золотые россыпи, называемые знания. Завладев ими, человек получал неожиданные возможности подниматься наверх. Все пятеро жадно припали к книжному роднику. На школьные занятия они тратили хорошо если 10 % умственной энергии, и при их способностях, этого оказывалось достаточно. Остальная энергия шла на беспорядочное заглатывание сотен томов, содержавших сведения по самым разным предметам.

Эта добыча расширяла их кругозор и одновременно приносила престиж. В глазах окружающих они приобретали атрибуты, обычно характеризующие правящие слои. Мао в детстве даже научился срезать собственного отца цитатами из Конфуция. В открытых диспутах они часто выходили победителями, и это добавляло им самоуверенности. В среде, окружавшей их, не могло быть сильных оппонентов, которые легко ловили бы их на передергиваниях и ставили на место. Преподать дисциплину мышления им было некому. От этого самоуверенность только возрастала, а любая демагогия срабатывала и становилась лёгким и любимым оружием. Критерием успеха становилось не «приблизиться к истине», а «заставить оппонента умолкнуть». Хоть в чём-то признать его правоту было равносильно признанию его победы в споре. Отстаивая неопровержимость своих суждений, они к любому сомнению относились как к опасному микробу, прячущемуся в пробирке с надписью «объективность».

Потом во всех пяти странах произошли революции, отменившие старые ценности, вводившие новые и прежде всего — свободу слова. Любая попытка заставить говоруна подчиняться хотя бы обычной логике, объявлялась покушением на новую святыню. В такой атмосфере рёв пещерного человека мог быть объявлен реализацией этой свободы. Поэты футуристы, во главе с Маяковским, не только требовали, чтобы их бессмысленные «тыр-быр-мыр» были признаны поэзией, но и врывались на важные совещания и вносили в них свою лепту, оглушительно выкрикивая «долой!».

Во все сферы культурной и политической жизни со всех сторон проникали орды воинственных недоучек, с которыми не было сладу, которые вносили полный хаос в привычные порядки. Представители старых режимов пытались сопротивляться, уговаривать, объяснять. Это было сравнимо с ситуацией, в которой профессиональную футбольную команду заставили бы играть против племени индейцев. Те начали бы хватать мяч руками, выбегать за границу поля, пускать в ход кулаки, а профессионалы пытались бы играть по правилам. Нетрудно догадаться, кто окажется победителем в такой игре.

«Труд — проклятье»

За грех непослушания Творец обрёк человека на непрерывный труд: «В поте лица твоего будешь есть хлеб» (Бытие, 3:19). Богоборчество новых фараонов заходило так далеко, что все они отказывались подчиниться этому уделу. Как правило, человек в индустриальном мире проводит много времени в поисках работы, радуется получив её, старается сохранить, страшится потерять. Все пятеро наших героев, при всех их талантах и неуёмной энергии, ненавидели работу по найму и делали всё возможное, чтобы избежать её.

Они предпочитали голодать, лишь бы иметь возможность заниматься только тем, что их интересовало. Сталин заходил в этом так далеко, что довёл до полного истощения и смерти молодую жену. Муссолини в какой-то момент согласился на преподавательскую работу, но часто прогуливал и очень скоро бросил. В Швейцарии он должен был изголодаться всерьёз, если набросился на тех двух туристок и вырвал у них бутерброды, которыми они собирались закусить. Гитлер предпочитал жить в ночлежке на крохотную пенсию за отца и редкие продажи акварелей, чем наняться куда-то. Молодой Мао, попав в армию, жил впроголодь, но отказывался сам ходить за водой к дальнему колодцу, нанимал для этого других солдат. Кастро, закончив университет, год числился адвокатом в Гаване, но нет сведений, что он что-то заработал, жил на чек, присылаемый отцом.[737]

Конечно, все пятеро могли оправдывать своё отношение к труду отвращением к любой форме эксплуатации. Возможно, это придавало их речам и статьям горячность и искренность, каких не было у других, более умеренных революционеров. Наверное, они верили, что хотят спасти народ от жестокого рабства. Да, над трудовым человеком не стояли больше надсмотрщики с бичами, но было достаточно одного — невидимого — по имени ГОЛОД. Разве не благим делом было бы избавить труженика от этого нового рабства? Откуда же возьмётся пропитание для всех, жильё, одежда? А вот мы построим новый мир, в котором всё будут делать машины.