Пять бессмертных - [29]

— Жить хочу, — повторял старик, все крепче сжимая колени Гаро.

Ужас охватил француза. Ему показалось, что еще кто-то третий находится здесь в беседке. Это он стонет и жалуется и плачет ржавым железным хохотом. Это он бьется черными крыльями о стены беседки. Это он заставил голос старика звучать такой мертвой тоской… Гаро с силой безумия и отчаяния грубо оттолкнул от себя старика. Тот сопротивлялся. Он ударил немца кулаком по голове и с диким криком кинулся из беседки.

Дождь и свежий воздух немного успокоили Гаро. Холодная мелкая дрожь пробирала спину, пока он ощупью пробирался в свою комнату.

«Жить хочу» — стояло в его ушах.

Парк шумел.

— Умо, разбуди Пфиценмейстера, — говорил Курганов, одеваясь, — скоро прилетит аэрон.

Он быстро оделся и, поежившись, бегом спустился в столовую. Стеклянные стены были забрызганы дождем. Вода маленькими ручейками стекала вниз. Было холодно. Приближалась зима. Летняя столовая должна была до весны закрыться. Дождливая бурна я ночь закончились серым днем, с небом беспросветным, обложенным тучами. Было семь часов утра. Остальные обитатели станции спали. На столе дымился завтрак, приготовленный для улетающих.

Когда Курганов наливал себе второй стакан какао, в дверях появился Пфиценмейстер. Он шел не так прямо, как вчера, и задумчиво глядел себе под ноги.

«Как он, однако, стар», — подумал Курганов, кивнул ему и приглашающим жестом указал на свободный стул. Они молча принялись пить какао. Каждый думал о своем. Курганову казалось, что время идет слишком медленно. Развязка приближалась. Он не хотел загадывать. Самое главное — довести дело до первого финиша. Годам кропотливой и точной работы, не допускавшей торопливости, должен быть подведен итог через каких-нибудь тридцать-сорок дней. Лотерея должна произойти. Курганов кипел. События последних дней развертывались со сказочной быстротой. Этот вихрь, который начался здесь с приездом Курганова, захватил и приезжего гостя.

Пфиценмейстер сидел осунувшийся и пришибленный. Теперь, после ночной беседы с Гаро, он стал совсем другим человеком. Он чувствовал себя прозревшим. Жажда жизни и злобный, бешеный протест против гибели наполняли его душу, давили его. Усомниться ли в истине слов Гаро? Нет. Он знал, твердо знал, что все правда. Иначе не могло быть. Но страх, что Гаро или обманет его, или что-нибудь помешает осуществлению их плана, держал его в своих лапах. Он хорошо понимал, что для него гораздо будет выгоднее, если Гаро вытащит билет с крестом; ему придется бежать. «И, конечно, он прибежит ко мне в Берлин, — думал Пфиценмейстер. — Если же иначе, кто его знает, с чего он вспомнит обо мне, я ему не буду нужен».

Так сидели они друг против друга и за все время завтрака не произнесли ни слова. Курганов взглянул на часы: было половина восьмого; через десять минут прилетит аэрон.

— Одевайтесь, пора, — сказал он гостю и быстро вышел из-за стола. Вчерашний разговор и совещание подстегнули его, и он решил действовать иначе и быстрее. «Лина и Гета… — думал он, — нельзя будет заниматься посвящением их в суть дела, когда надо уже будет действовать. Что мы будем делать, если которая-нибудь, а может и обе, откажутся от участия?».

Он говорил себе, «откажутся»: но сам думал: нет, этого не может быть. Но во всяком случае необходимо теперь же узнать их мнение на этот счет. И… может быть, ему придется доставать не трех компаньонок, а больше.

Курганов бегом поднялся в половину ассистенток и сильно постучал в дверь.

— Да, да, это я. Поскорее откройте. Гета? Ну, пусть она ляжет и закроется одеялом.

Бодрый и крепкий, он вскочил в комнату девушек с таким видом, будто пришел сообщить свежие и приятные новости. Лина сидела перед зеркалом в утреннем капотике, Гета лежала. Она была бледна. Черные кудри рассыпанных по подушке волос казались почти синими по контрасту с белоснежным полотном.

— Здравствуйте. Я к вам по делу. В моем распоряжении семь минут и потому ни о чем не спрашивайте и скажите только — согласны или нет.

Его голос стал тверд и резок.

— Вы знаете операции над кроликами. Теперь вы должны знать, что эти кролики бессмертны. Через месяц я вернусь, — не один, нас будет вместе с вами десять человек: пять мужчин и пять женщин. Мы будем попарно тянуть наш жребий. Вы поняли меня?

Девушки молчали.

— Я думаю, поняли? Теперь мне нужно определенно знать: согласны ли вы принять участие в этой лотерее?

Гета и Лина неподвижными, расширенными глазами смотрели на Курганова.

— Я жду.

Лина едва слышно прошептала:

— Да.

— А Карст? — спросила Гета.

Курганова как хлыстом стегнул этот вопрос. Он боялся потерять тон, боялся сомнений и слабости. Чтобы подавить нахлынувшую внезапно острую жалость, крепко стиснул зубы и совсем резко ответил:

— Конечно, и он тоже.

— Хорошо, — тихо сказала Гета, отворачивая лицо к стене, но Курганов видел, как у нее запрыгали губы.

Он круто повернулся на каблуках и выбежал из комнаты. Он прошел прямо в питомник. Оперированные вчера кролики и собачки сидели нахохлившись, как бы в полусне. Баран Боб в компании нескольких больших собак кинулся Курганову навстречу. Животные знали его и любили. Негр, чистивший клетку морских свинок, оскалил улыбкой белые зубы.