Пять бессмертных - [27]

Немец закашлялся.

— Это нужно мне, понимаете, только мне, — продолжал он. — Я знаю, что у вас очень важная и интересная работа. Это по всему видно, но никто еще не знает, что вы делаете. Меня перед отлетом сюда в Берлине предупреждали: напрасно, Курганов ничего не откроет. Но я решил узнать. Мсье Гаро, клянусь вам честью, что я ничего никому не скажу. Понимаете, я биолог. И я слышал странные вещи о вашей работе. Скажите мне только в общих чертах суть вашей работы, мсье Гаро.

«Как он бывает, однако, болтлив», — подумал Гаро, но продолжал молчать.

— Да, странные вещи я слышал в Лондоне в одном месте о вашей станции. Как вы ни стараетесь скрыть, все же кое-что просачивается, кое о чем поговаривают.

— О чем именно?

Пфиценмейстер наклонился к нему через стол и зашептал хриплым шепотом.

— Говорят, что Курганову удалась пересадка… перекрестная пересадка головного мозга между человеком и животным. Говорят, что недаром он выписывает из Африки негров. Потом у вас есть баран. Мне говорили даже, как его зовут: Боб, кажется. Он, говорят, умен, как человек…

Гаро откинулся на спинку кресла:

— Это мне нравится. Баран с мозгами человека! Но это все-таки не так интересно, как человек с мозгами барана.

Пфиценмейстер не понял намека, но, сбитый с толку смехом собеседника, замолчал и снова погрузился в кресло, нервно похрустывая суставами пальцев.

«Или он, действительно, простак, и здесь ничего нет кроме наивного любопытства, или… или это — тонкая бестия», — думал Гаро. Он встал.

— Уважаемый коллега, — насмешливо сказал он, — не кажется ли вам самому странным все-таки ваше предложение? Ужели вы думаете, что для удовлетворения вашего пустого любопытства я пойду на риск? Где гарантия, что все это останется между нами, если бы я даже решился посвятить вас во все? И мне не много пользы от такой роли. Как вы думаете? Посему — спокойной ночи.

Гаро медленно, но решительно направился к двери, внимательно прислушиваясь к малейшему движению немца.

«Вернет или нет?» — мелькало у него в голове.

Пфиценмейстер, сначала было упавший духом, под конец понял с кем имеет дело.

— Сколько? — крикнул он, дав дойти Гаро до двери.

— Десять тысяч фунтов.

— Пять!

Гаро издал носом звук, который должен был выразить презрение, и, открыв дверь в парк, нащупывал ногой ступеньку лестницы. Ворвался ветер.

— Восемь!

Не оборачиваясь, Гаро продолжал спускаться. Немец бросился к выходу и поймал его сзади за пиджак.

— Хорошо, я согласен, черт вас возьми.

Глухо смеясь, Гаро вернулся и сел на прежнее место.

— Я тоже согласен, — сказал он, доставая трубку, — но при одном условии: никаких подробностей вы от меня не услышите, только что, а не как.

Собираясь посвятить во все нового человека, Гаро вдруг представил себе, насколько это должно показаться фантастичным и невероятным. Вообще сообщение новости доставляет удовольствие; удивление и восторг слушателя отчасти переносятся и на сообщающего. А ведь это была сногсшибательная новость! Гаро увлекала мысль, как отнесется к его сообщению Пфиценмейстер. И даже если бы тот отказался от уплаты десяти тысяч, он все равно не удержался бы от удовольствия ошарашить сухопарого ученого.

— Мы работаем над проблемой личного бессмертия.

Гаро зажег мегурановое огниво и, раскуривая трубку, успел рассмотреть напряженный взгляд вытаращенных глаз немца.

— И наша работа, — продолжал он, — увенчалась полным успехом. Вот все, что я могу пока вам сказать… да… пока не увижу гарантии уплаты десяти тысяч.

Гаро был великолепен (он был доволен собой). Да, черт возьми, мы — люди дела и не теряем времени на лишние разговоры.

Слышно было, как в руках Пфиценмейстера шелестит бумага.

— Посветите.

Гаро, заслонив свет полой пиджака, зажег огонь. Химическим карандашом немец быстро подписал чек и передал его Гаро. На бланке стоял штамп одного из крупнейших лондонских банков.

Да, это не были коммерческие люди. Вся сделка произошла в три минуты. Когда чек на десять тысяч фунтов очутился на дне бокового кармана Гаро, оба почувствовали смущение. Несмотря на развязный тон и уверенное поведение, Гаро чувствовал, что его пробирает мелкая дрожь.

Дождь и ветер барабанили в стеклянные стены беседки. Разговаривавшие умолкли. Гаро вспомнил Курганова, спокойный взгляд его холодных глаз и тот железный авторитет, каким он пользовался у всех сотрудников.

«Что может сделать этот человек, если каким-нибудь образом откроется, что я не сохранил тайны?» — подумал Гаро. Тысячи, ненужные тысячи давили ему карман. Поступок, только что совершенный с такой легкостью, стал казаться чудовищным и бессмысленным. На кой дьявол ему вообще теперь деньги? Он будет или мертв или бессмертен. Что значили эти тысячи в сравнении с предстоящим? Хорошо еще, если, действительно, Пфиценмейстер только маньяк-ученый, и им руководит безобидное любопытство, но может быть все это не так…

Гаро прислушивался к сопению немца.

«Почему я сделал это?» — спрашивал он себя и не мог ответить. Все произошло с такой молниеносной быстротой, что казалось сном. Или, действительно, прав был старший брат, назвавший его когда-то аморальным человеком?

Пфиценмейстер встал. Обойдя вокруг стола, придвинул свое кресло вплотную к стулу Гаро.