Пьяный в полдень - [2]

- Скотина, - сказал он. - Нализался в самый полдень. Ну что теперь прикажете делать с этим сукиным сыном?

- Постеснялись бы, - сказал кто-то сбоку, лицом похожий на учителя. - Постеснялись бы так выражаться. Как можно, тут ведь женщины, дети… Небось по воскресеньям сами не лучше выглядите.

- Я знаю этого пьяницу, - сказал другой мужчина. - Когда-то на Брестской бар был. Назывался «Приют моряка». Владелец побольше двухсот килограммов весил; издалека приезжали на него поглазеть. Дебошей там никогда не устраивали, посетители развлекались, как воспитанные дошколята. Я иногда захаживал туда; моряк этот мастер был рассказывать: ты прямо как собственными глазами все видел. Этот крошка, что на земле валяется, тоже туда приходил. Встанет, бывало, у стойки и говорит: «Я, хозяин, отсюда уеду. Уеду отсюда, и все позабудут, что я в этом городе жил. Но вы-то меня будете помнить, а? Ну пьянчужка я, ладно. Пил тут у вас каждый день. Даже по воскресеньям. Всю неделю ждал, вот будет воскресенье, подамся куда-нибудь, а в воскресенье никуда идти не хотелось. У тех, к кому хотел бы пойти, выходных не бывает. Вот я и прихожу к вам. Будете меня помнить, а?»

- Он псих был, что ли? - спросил мужчина со змеей на плече. - Чего так странно говорил?

- Люди, они все странно говорят, - сказал тот, что встречался с пьяным в баре «Приют моряка». - Людей всегда трудно понять. Но психом он не был. Он раньше мировой был парень, порядочный.

- Многие теперь спились - сказал мужчина с худощавым лицом и в очках. - Дали бы людям все, что требуется для хорошей жизни, они бы не стали пить. Зарабатывают мало, вот в чем дело.

- Чего? - возмутился обладатель змеи. - Вы это кому говорите? Мне? Да я тысячу злотых зарабатываю! Но у меня же баба и двое ребятишек. И это вы мне говорите? - Он перевел дух. - Лучше помогли бы. Давайте-ка отведем этого типа.

- О, нет! - мужчина в очках поднял кверху палец. - Прошу прощения, но это омерзительно. Я не намерен помогать пьяной скотине. К тому же я нездешний и в Варшаву приехал вовсе не за тем, чтобы сопровождать пьяных скотов.

- Ах, вон оно что, - сказал человек со змеей. - Вы сюда пожаловали, чтобы увидеть город и нашу красивую жизнь. А ну-ка убирайтесь! Сейчас лето, вам поправиться надо, загореть. А в больнице ведь солнышка не будет. Какая он тебе скотина?

Господин в очках удалился мазурочным шагом. Мужчина в синем костюме и светлой кепке сказал:

- Он сейчас блевать начнет. Мой свояк…

- Черт побери! - сказал кто-то сзади. - Эй, Майтлох, ты что, не узнаешь меня? Я же и тебя знаю, и свояка твоего знаю. Мы вместе в тюрьме на Гусовке сидели, или не помнишь?

- Верно, - сказал тот, что в синем костюме. - И что с того?

- А то. Вали отсюда к чертям собачьим! Вы же со свояком за жульничество сидели. Людей морочили.

- А ты? За невинность, что ли, сидел?

- За то же сидел, что и вы. Но теперь я вкалываю; у меня хорошая работа и вообще полный порядок. Жалею, что когда-то поверил вам. Так что проваливай, покуда я тебе морду об тротуар не расквасил.

- Ладно, - сказал мужчина в синем костюме. - Еще встретимся. Ты у меня еще попоешь.

Он пожал плечами и удалился. Пьяный по-прежнему лежал без движения; все смотрели на его багровую физиономию. Какой-то мальчуган наклонился и палочкой коснулся его носа. Женщина, стоявшая в толпе, дернула мальчишку за руку и крикнула:

- Отойди, он тебя ударит!

- Он уже никого не ударит, - сказал другой, стоявший сзади человек

Лет ему было около сорока, выглядел он здоровяком, носил плутовские усики и пеструю шерстяную шапочку, некогда очень модную в пригородах Варшавы; сейчас их носят разве что последние голубятники на Маримонте и Пельцовизне. На человеке с усиками были бриджи и кожаная куртка с подвернутыми рукавами. Он выплюнул окурок и повторил:

- Никого он уже не ударит. Такие не бьют. Я только сейчас припомнил, что когда-то встречал этого малого; давно это было и как-то чертовски странно.

- Все, что было давно, кажется странным, - сказал человек в форме железнодорожника. - Иногда кажется, что этого вовсе и не было. Иногда кажется страшным, иногда смешным, а то и глупым. Но не таким, каким было взаправду.

- Слушай, тебе бы надо в ксендзы протыриться. Какого черта ты пошел в железнодорожники?

- Я импотент от рождения, - сказал человек в железнодорожной форме, - и потому не мог поступить так, как ты говоришь; ведь эти ребята в таком деле сильны. Я добрый католик, но Господь Бог вылепил мне одно место не так, как положено: видать, спасением мира был занят или еще каким свинством. К тому же мне хотелось поездить по свету.

- Это я понимаю, - сказал человек в кожаной куртке. - Я шофер и сам люблю ездить. И алкаша этого на дороге встретил. Ночь была, поздно. Я летел на большой скорости, потому как люблю быструю езду, а тогда еще на списанных военных машинах гоняли. Как сейчас помню, на спидометре километров восемьдесят было. И вдруг этот пьянчуга из темноты как вынырнет и - шасть под колеса. Я что было силы нажал на тормоз, сперва думал, ногу из задницы не вытащу. Но обошлось. Выскочил я из кабины - и к нему. «Ну и что, - говорю, - что мне с тобою сделать?» Он глянул на меня, вся морда в крови. «А что хочешь», - говорит. «Если бы я сделал с тобой, что хочу, - говорю ему, - то сел бы за человека, хотя убил бы гниду. Ты что, нализался?» «Нет», - говорит. Посмотрел я на него, и правда: трезвый он, только трясется весь. Жаль мне его стало: человек как-никак. «Зачем вы это хотели сделать? - спрашиваю. - Где живете? Давайте-ка подброшу вас». Мы стояли в темноте, а как раз напротив была огороженная дощатым забором площадка; летом пацаны там в футбол гоняли. Он молчит. Я опять с вопросом: «Куда тебе?» Он засмеялся дурным каким-то смехом и хвать меня за руку. «Человеку, - говорит, - который от своих ушел, некуда податься. Куда ни пойди, всюду пустые площадки». И показал рукой на забор. Больше ни слова не сказал, схватился руками за голову и пошел себе. С тех пор я его не видел.