Пядь земли - [35]

Однако с тех самых пор, как Иисус Христос явился к людям, что-то не случается на свете чудес; время движется час за часом, день за днем, и вес своим чередом идет. Три дня остается до свадьбы. Нынче, в воскресенье, священник в церкви в третий раз объявил Ферко и Марику женихом и невестой, так что в среду быть свадьбе.

А за оставшееся время еще ой как много надо сделать.

Самая первая забота — кухню оборудовать. А делается это так: в сенях, под трубой, выкладывают из кирпича возвышение сантиметров в тридцать высотой; здесь, на треногах, на кирпичных подставках, будут стоять казаны да котлы. Когда кухня готова, надо дров наколоть побольше, чтоб было вдоволь. Потом — воды бочку привезти из артезианского колодца; горницу одну освободить, поставить туда столы, стулья, скамьи, а все лишнее убрать, запереть куда-нибудь от соблазна. Ну, еще людей подходящих найти к бочкам с вином, в кладовую, на кухню — таких людей, на которых можно положиться, как на самого себя. Все зависит от того, как эти люди со своими обязанностями справятся, не ударят ли в грязь лицом.

Самая важная должность на свадьбе — у кухмистера. Не только потому, что он кухню может соорудить, но и потому, что бдительным оком надзирает за кушаньями. Чтобы злая рука не пересолила, чтобы не выкипело что, не пригорело. Ну и сила такому человеку нужна — в любой момент котел, чугун подхватить, если поварихе помощь потребуется. А для этой должности кто подходит лучше, чем старый Пинцеш? Он и живет близко, и даже каким-то дальним родственником приходится Тотам. Так что его и решили позвать кухмистером.

На многих свадьбах в деревне Пинцеш кухонными делами ведал — опыта ему не занимать. А еще знаменит он тем, что покойников опускает в могилу. Летом ли, зимой ли — все равно это его работа. Как зазвонят за упокой души, он уж встает к забору, слушает, когда усопшего понесут. И тут берет лопату и потихоньку идет на кладбище. Обопрется на лопату, стоит у могилы, дожидается. А гроб принесут, вытаскивает он ремень, опоясывается поверх полушубка, затягивается потуже. Спрыгивает в могилу. Так что он обнимает покойника напоследок.

В понедельник рано утром Пинцеш уже у Тотов.

На завтрак угощают его горячим вином с поджаренным хлебом. Выпивает он вина три кружки — ровно три, потому что, говорит, бог троицу любит — и за работу. Это значит: до полудня сени осматривает. Одной рукой за потолочную балку держится, другую в бок упирает и смотрит туда, где очаг должен быть. Место, стало быть, рассчитывает. Прикидывает, сколько кирпича понадобится и сколько самана. Самана нужно штук двести; однако хозяин пускай пятьсот добудет: лучше если останется, чем потом не хватит. Ну а кирпича надо штук сто, так что кладем сто пятьдесят, тоже с избытком. Чтобы не бегать после, не искать. На глинобитном полу проводит Пинцеш каблуком черту: здесь, значит, и быть очагу.

Домочадцы ходят вокруг, смотрят, любопытствуют. Даже Балинт Сапора, работник, и тот здесь — словно чувствует, что пришло его время: теперь, когда нет Гезы, приходится ему опорой быть для семьи.

Старый Тот выходит на крыльцо, осматривается, отправляется на поиски самана и кирпича. А Пинцеш по дворам идет, собирать посуду. Из посуды самое важное — казан для чиги[7]. Казанов таких в деревне всего два: один — у вдовы Пашкуй, другой — у тетки Бири, что в Кладбищенском углу живет. Пинцеш, конечно, к вдове направляется: не только потому, что у нее котел побольше, литров на шестьдесят, а еще и потому, что вдова поварихой будет на свадьбе.

Большая посуда требуется и для паприкаша, и для каши — все надо собрать. Да еще следить, чтобы от кого-нибудь вместо кастрюли по шее не получить. Не знаешь ведь, кто чем дышит. Не упомнишь, кто кого обидел.

Во вторник колют овец, пожарную бочку берут, наполняют водой, привозят и устанавливают посреди двора. Бабы уже калачи пекут: одна тесто месит, другая огонь поддерживает, третья обеим помогает. В двух соседних дворах затапливают печи, осматривают их, щупают, прогрелись ли, — дел хватает по горло. Целый день ходят люди, дверьми хлопают. Один тепло выпускает, другой холод впускает — смотря по тому, откуда идет, из горницы или с улицы… А над всей этой суетой, как тень, нависает призрак Гезы.

Никто его имени не произносит, никто даже намеком не вспомянет; только мать порой всхлипнет вдруг — и тут же смолкает испуганно, словно во сне случилось ей заплакать.

В воскресенье ходили шаферы по хатам, звали в понедельник вечером приходить на чигу. От каждого двора, где шафер побывал, кому-то следует быть обязательно. Где девка есть — девке; где нет девки — парню, а если и парня нет, то бабе. Все равно, молодой или старой. Однако ж гостей стараются подобрать так, чтобы парней и девок было примерно поровну. Тогда и в веселье не будет заминки. Ну конечно, кого попало не позовешь: приходится учитывать родство, свойство. Всего набралось что-то дворов семьдесят. От каждого придет человека по два; так что на сто сорок, сто пятьдесят человек можно рассчитывать.

Стряпанье чиги — почти то же, что и свадьба. Девки, бабы наряжаются в самое лучшее. Как стемнеет, берут они в руки скалку, а скалка — это не что иное, как веретено со снятым кольцом. В другой руке — тарелка с мукой, сверху на муке — четыре-пять яиц. Идут друг за другом к женихову дому, каждая муку и яйца несет. Только доски не несут: доски пусть ищут хозяева, где хотят.