Пузырёк воздуха в кипящем котле - [12]

Теперь Яша Гинзбург был совсем не прежним Яшей Гинзбургом – оболтусом с немытыми волосами, - а подтянутым, скорее стройным, чем полным, хорошо одетым, ухоженным, короче, вполне симпатичным мужчиной. Пахло от него дорогой туалетной водой, ну а экзема исчезла напрочь. Управлял он целой сетью аптечных киосков и, хоть деньги имел немалые, из принципа не заводил внушительного офиса, а ютился в небольшой комнатке за одним из них. В этой комнатке он и принял Комякову. Уже через несколько минут от запаха туалетной воды она стала как-то даже хуже соображать, и разговор не складывался. Тем более, что по своему смыслу он был для Яши Гинзбурга неприятен.

- Короче, денег ты мне не дашь? – сказала, наконец, Комякова.

- Нет, - тихо, но твердо сказал Яша Гинзбург.

Надо знать, что денег он никому никогда не давал, даже под процент. Комякова же просила много. Однажды случилось, что Яша-таки кому-то одолжил, но при этом так переживал, что у него в тот же день открылась экзема. Так что в подобных случаях речь шла уже и не о деньгах, а просто о его здоровье. Но человек он был совсем неплохой. И даже пригрел непутевого Моцарта. Бабка Моцарта, которую все знали и не любили, но которую помнили (а ведь это важно), давно уже умерла. Родители, которых не знали, поэтому о любви или не любви к ним трудно вести речь, а о памяти тем более (если бы не существование самого Моцарта – были ли они вообще?), тоже умерли. Шикарную квартиру в центре Моцарт продал, прожил и пропил, два раза был женат, а на детей от второго брака все еще выплачивал алименты. У Яши он развозил по киоскам лекарства и еще был сторожем на одном из складов. Эксплуатировал его Яша безбожно, но оба понимали, что без него Моцарт бы пропал…

Когда Комякова уже уходила, Яша сказал:

- Ну ты меня извини, конечно… - и посмотрел на нее, как прежде, ласково, туманно, многозначительно.

- Конечно, Яша… - сказала Комякова.

Яблочный пирог в кабинете Комяковой не переводился. При чем делала она его всегда сама, собственноручно и по собственному разумению. И как Кира не пыталась повлиять на технологию и улучшить вкусовые ощущения, Комякова была верна старому рецепту.

Худош носился по холдингу стремительный и воодушевленный, просто летал и каждый день менял галстуки, довольно диких расцветок, всегда сбитые на бок.

Кира по-прежнему следила за хозяйством Комяковой и даже сделала небольшой освежающий ремонт, по-прежнему сопровождала ее по каким-то делам, но доверительные разговоры между ними как-то прекратились. Комякова отстранилась, замкнулась в себе и стала чуть ли не официальна. Иногда Кира ловила ее задумчивый, рассеянный и в то же время по-своему сосредоточенный взгляд. По всему этому она поняла (а ведь она неплохо знала Комякому), что та опять что-то задумала. Но о том, что она задумала т а к о е коварство, Кире и в голову не могло бы придти.

Началось все с того, что Комякова с Худошем слетали в Берлин на переговоры с каким-то издательством и, кроме того, для закупки более передового типографского оборудования. Там они познакомились с одним богатым, чудаковатым швейцарцем, большим любителем книг о животных. Швейцарец любил и путешествовать, так что тут же заявился в гости. Потребовался переводчик и Комякова «вдруг» вспомнила про жену Антона, Инну Муромцеву, которая в свое время закончила институт иностранных языков, вполне сносно объяснялась на английском и французском, умела себя вести (с посторонними), так что вполне годилась для представительства. Швейцарца ублажали, как могли, возили по достопримечательностям и заповедникам, устраивали обеды, пикники, парилки и Инна повсюду его сопровождала… Особенно эффектна она была в парилке, в эксклюзивном красном купальнике, который выискала и подарила ей Комякова в самый последний момент.

Кира не была с ними ни в поездках, ни в парилках, видела швейцарца и Инну только мельком, но не могла не обратить внимания на какое-то особое оживление иностранца и на лицо Инны Муромцевой, с которого совершенно исчезло обычное ее злое выражение. Да и у Комяковой вид был довольно загадочный. Красный же купальник они с Комяковой покупали вместе, Комякова перерыла всю коллекцию, вызывала даже директриссу бутика, выгребла все свои деньги из сумочки и недостающее одолжила у Киры…

Кончилось тем, что обалдевший от впечатлений швейцарец сделал заказ на издание дорогого краеведческого альбома (очень выгодный заказ), а Инну Муромцеву увез с собой, в Швейцарию, в свой собственный замок.

Какое-то время малолетняя дочка Антона была на нейтральной территории, у бабушки, но потом и ее Инна забрала. Когда все это произошло и завершилось, до простодушной Киры, как всегда задним числом, наконец-то дошло, что и вся эта история была запланирована и продумана Комяковой еще в первую ее поездку в Берлин, при первом знакомстве с швейцарцем, учтены характеры и потребности героев и прикинут возможный результат… (Впрочем, надо бы досказать… Через несколько лет они расстались, что очень естественно, учитывая характер Инны. Инна сделала несколько попыток вернуться к Антону, но тот был непреклонен, тем более уже сошелся с другой женщиной – диктором телевидения, довольно привлекательной, а главное, молодой, младше Инны лет на пятнадцать. То есть, находящейся в другой весовой категории. Инна же, при разводе с мужем-швейцарцем кое-что себе отстегнула и существенно, обосновалась в Женеве, накупила всякой дорогой дряни, но долго так не продержалась, пошла работать в какую-то русскую газету, потом перебралась в Париж, вроде, опять вышла замуж, но уже скромнее, прекратила общение с соотечественниками и исчезла на перекрестках Европы. Очень красивая была женщина.)