Пути России. Народничество и популизм. Том XXVI - [37]

Что касается темы критики с точки зрения «отнять и поделить» – она тоже в данном случае понятна большинству. Российский режим с его экономией на социальной сфере в общественном мнении (в том числе с точки зрения экономистов, специалистов, которые критикуют любой левый популизм) не является моделью для подражания, потому что, с одной стороны, он действительно «режет» социальные расходы, с другой – никому не видно, чтобы это как-либо помогало развитию экономики, была бы какая-то конструктивная экономия средств. Это даже не приводит к сокращению числа чиновников. В общественном мнении это просто способ обогащения элиты плюс финансирование какой-нибудь войны или чего-то столь же аморального.

И отдельно, если опять-таки брать яркий пример пенсионной реформы, – конечно, она довольно широко воспринимается как обыкновенный грабеж, потому, в частности, что, кроме собственно повышения пенсионного возраста, там было и замораживание пенсионных накоплений. То есть то, что даже с праволиберальной точки зрения является формой, мягко говоря, неэтичного политического поведения.

Наконец, если перейти к некоторым другим, скорее, стилистическим, моментам, которые опознаются нередко как признаки популизма: например, привычные обвинения в «вождизме». Подобная критика часто звучит в адрес российской несистемной оппозиции – это более привычно в случае Навального, менее привычно, но тоже вполне обычно, в случае Явлинского. Но и тут понятно, что все-таки по параметру «вождизма» с режимом несистемной оппозиции конкурировать довольно сложно.

Наоборот, если брать понятную оппозицию «вождизма» и парламентаризма, в которой «популизм» – это что-то направленное против парламентаризма, то у нас по объективным причинам получается так, что именно режим воспринимается как абсолютно не парламентский (именно в общественном мнении – не важно, лояльном к режиму или нелояльном). Парламент для режима – это такое пустое место, и наоборот, оппозиция в ее разнообразной форме, в общем, выступает объективно (и более-менее субъективно) за усиление парламентаризма.

Еще один стилистический момент: понятно, что как «популистские» традиционно воспринимаются политики, критикующие «засидевшуюся» элиту. И, соответственно, «популистов» часто критикуют в том смысле, что это бунт каких-то некомпетентных профанов против чего-то устоявшегося и выработавшего некий стабильный модус. И это тоже в российских условиях неработающая оппозиция: потому что у нас нет, собственно говоря, устоявшейся элиты. Нынешняя политическая элита в целом воспринимается часто как что-то недавнее и нетрадиционное (я уж не говорю о том, что думают о ее компетентности). Если, по крайней мере, у «экономического блока» правительства еще какая-то репутация «в узких кругах» есть, то в случае таких людей, как Мединский или Рогозин, даже в относительно лояльной среде с профессиональной репутацией большие трудности.

Из всего сказанного можно сделать такой интересный вывод: в общем, популизм у нас – это не очень актуальная история, и в смысле перспектив мне непонятно, может ли это как-то измениться. Потому что ясно: если режим остается в нынешнем виде, то сохраняется все то, о чем я говорил выше. Если же взять гипотетическую ситуацию, при которой к власти приходит нынешняя несистемная оппозиция, может быть, с какими-то частями системной, то выходит ситуация тоже неблагоприятная для «воспринимаемого» популизма.

Дело в том, что режим в силу тех обстоятельств, о которых я говорил, «заталкивает» в формально популистское поле фактически все оппозиционные силы – не важно, склонны они к этому изначально или нет. На выходе получается некоторый широкий консенсус несистемной оппозиции и части системной, когда вся она – левые и правые одинаково – подхватывает антиэлитную критику, порицает правительство за социал-дарвинизм и ограбление населения, высказывается против действующей политики в области иммиграции (скомпрометированной в глазах правых бесконтрольностью, а в глазах левых – использованием труда мигрантов на полурабских условиях). Поэтому, приди завтра оппозиция к власти, – этот консенсус с большой вероятностью сработает как механизм ухода любой популистской риторики на задний план: актуальная политическая дискуссия сместится туда, где между претендующими на первенство политиками будут принципиальные разногласия.

В этом смысле, на мой взгляд, разговор о популизме (действительном или кажущемся) в российской политике в обозримое время может быть только отвлеченным – той роли, которую он сейчас играет в политике Европы и США, в российском контексте еще долго играть не сможет.

Андрей Рябов. Не буду подводить итоги, потому что слишком много разных и разнонаправленных идей было высказано. Хочу только отметить, что наше сегодняшнее обсуждение показало, сколь велики исследовательские возможности, которые открываются в связи с таким явлением, как популизм. Сколько разных направлений, иногда не пересекающихся, иногда взаимодействующих, может быть, и, видимо, это показывает, что мы находимся только в начале осмысления этих реалий.