Пути и судьбы - [6]
Больше недели провалялся Жихарев в постели, криком крича от боли. Наконец, ему стало легче. Боль заглохла, но начался нестерпимый зуд, как будто грудь и шею нажгло крапивой. А потом поднялся кашель — долгий, отчаянный, с удушьем.
— Что с тобой, Филатушка? — ласково и сострадательно спросила мужа встревоженная Анна.
— Давит… вот тут… — Он коснулся рукою груди и шеи. — Откашляться бы надо, а не могу, ровно кость какая засела в горле. Понимаешь, нет?
— Не поехать ли опять за доктором?
— Не надо, — махнул рукой Филат. — Вот откашляюсь и полегчает.
После приступа ему и в самом деле полегчало, но, когда он открыл рот, чтобы перевести дух, что-то, стукнувшись о зубы, упало на кирпич и с тихим звоном покатилось в угол.
— Матушки, железяка какая-то! — испугалась Анна.
Жихарев присмотрелся и изумленно, почти весело, точно он неожиданно увидел старого знакомого, воскликнул:
— Пуля!
Солдат вытер пулю рукавом и, словно не доверяя собственными глазами, подбросил на ладони. Темная, уже тронутая ржавчиной, она каталась в его руке, как будто бы живая. И, глядя на эту длинную, тяжелую винтовочную пулю, Жихарев вдруг отчетливо представил изрытую высотку, на которой засели немцы, ощипанный лесок, узкие окопы боевого охранения, где он и семеро его товарищей ожидали врага.
Неожиданно из-за лесочка выползли вражеские танки. Кажется, их было много, но Жихареву запомнился только самый ближний. Взблескивая высветленными гусеницами и поводя во все стороны длинным пушечным стволом со змеиной пастью надульника, танк стремительно наползал на Жихарева. Оглохший от рева и пальбы, задыхающийся от пыли, взбитой гусеницами, Жихарев молча ждал, закусив конец трофейной сигареты.
Танк гремел, раскидывая глину с покинутых укрытий, и от него несло железом и выхлопными газами. Жихареву захотелось зарыться в землю, закрыть глаза. Но в правой руке как бы сама собою очутилась связка гранат — четыре по бокам и одна внутри.
И вот он приподнялся, закинул руку. Но в это самое мгновение что-то сильно, так что зазвенело в ушах, ударило его в лицо, обожгло ключицу, а в кроне сосны словно бы сверкнула молния.
«Снайпер», — равнодушно, как о чем-то крайне незначительном, подумал он про себя. Было ясно, что снайпер сидит на дереве и может снова выстрелить, но и об этом подумалось как-то нехотя — все мысли были вокруг связки гранат и танка, который надо было остановить. Вложив всю свою, силу в этот единственный бросок, он метнул связку со всего плеча. И вдруг с ужасом почувствовал, что рука не послушалась его. Больше он ничего не помнил…
В полевом госпитале под обстрелом противника из груди и предплечья Жихарева вынули с десяток мелких гранатных осколков, которые, по счастью, засели близко под кожей — спасла шинельная скатка. Раны на щеке и под ключицей тоже были признаны осколочными. А когда Жихарев заметил, что его ранил немецкий снайпер, врач сказал, с сомнением покачивая головой, что если это так, то пуля прошла навылет и обе эти раны не опасны. Они и в самом деле затянулись очень быстро, много быстрей осколочных. Остался только бугорок на скуле да красноватый следок на шее над ключицей.
И вот теперь, через три с лишним года, Жихарев почувствовал почти физически, как она ударила ему в скулу, скользнула и ушла в грудную полость…
Долго Жихарев подкидывал пулю на большой, жесткой от топора ладони, точно пытаясь взвесить все то несчастье, которое принесла она ему и всему миру. В избе топилась печка, сухие дрова потрескивали и стреляли искрами.
— Все! Капут тебе, проклятая! — крикнул Жихарев и хотел уже бросить пулю в огонь, да вдруг подумал: пусть сперва посмотрят на нее, злодейку, люди. Подивившись, покачавши головами, повздыхав, люди посоветовали оставить ее на память. Места-де не пролежит, а внукам в свое время будет интересно. Понял Жихарев, что правы люди, и велел Анне спрятать ее куда-нибудь подальше. Осторожно, будто опасаясь, как бы не случилось от нее какой-нибудь новой беды, Анна положила пулю в ту заветную коробочку из-под халвы, где хранились мужнины медали.
Она и теперь там лежит.
А солдат Жихарев по-прежнему работает в колхозе «Гром революции» бригадиром по плотничной части. Он здоров, крепок и за пятнадцать лет почти не изменился, разве что помолодел.
Сколько домов построил Филат Жихарев за эти годы, и каких домов! Всякий, кому случалось пройти или проехать вдоль Гужовки, непременно залюбуется кружевной вязью резьбы на карнизах и наличниках, а иной завистливо вздохнет:
— Н-да, красиво живут люди!
По резьбе и особому изяществу отделки узнают и пятистенок самого Филата. Жихарев поставил дом на каменном фундаменте из вековых кондовых сосен, по всей видимости, собираясь жить долго.
ОНА РОДИЛАСЬ В ЛЕНИНГРАДЕ
Женщина стоит на постаменте, чуть наклонясь вперед. В руках у нее — большой венок. Лицо — печально, скорбно. Губы сжаты, но мне кажется, что она тихо-тихо произносит:
«Никто не забыт, и ничто не забыто», — невольно повторяю я и вспоминаю нашу учительницу. Она родилась в Ленинграде. В суровую годину отдала ему здоровье, силы. Но не над ней склоняет мать-Родина свой бронзовый венок. Она лежит у нас, в Осинках, на старом деревенском кладбище. Нет над ней ни креста, ни камня, ни надписи. Только заросший холмик да куст сирени…
