Пути и перепутья - [87]

— Может, и да…

— Видишь!

— Но войны-то не миновать! Вон что в Европе творится! И коль уж придется браться за оружие, то лучше за самое грозное…

— А я?

— Володька! Тебя ждет консерватория… Не твои ли слова: «Главное — открыть все свои богатства»? Ты их знаешь: художник, музыкант. Не думай!

— Не обещаю. — Володька сердито зашагал прочь.

Возле будки с квасом нас караулил Зажигин. Он демонстративно попыхивал папироской и, увязавшись за нами, выкидывал в стороны громадные ботинки: на его ногу, по слухам, обувь шили по заказу.

— Вам теперь в самую пору закурить! — насмешливо прищурился он. — Не ожидал такой прыти, признаюсь. Как говорит мой папаша, товар лицом! Чертовски эффектно! Девчонки ревут, оркестры трубят, моторы гудят! — И, заглянув в глаза Олега, он вдруг ехидно спросил: — Допрыгался в активистах? Сам не рад, а отступать некуда?

Олег остановился, схватил Зажигина за грудки — вот-вот ударит.

— Слушай, ты, кузнечик, свободная личность, хозяин сам себе! Если еще посмеешь…

— Ты что? — Зажигин побледнел. — Мордобой?

Олег брезгливо оттолкнул его.

— Сгниешь на корню, скотина. Сожрешь сам себя. Понял?

Он увел меня в глухой переулок, успокоясь, сказал:

— А жаль, что харю ему не набил!

До срока, назначенного майором, мы прошатались по улицам. Олег признался:

— Неожиданно у меня вышло — как кипятку подлили. Гляжу — все скисли. А тут еще Зажигин с издевкой… Ну и встал! Нельзя, чтобы такие торжествовали. А в общем-то, все к лучшему. Мы полетаем, технику изучим. И год проживем интереснее. В школе уже скучновато, Ведь так?

Он увлек меня моментально. Мне казалось, что и я так думал, вскочив вслед за ним на собрании.

— Родителям пока ни гугу, — предложил Олег. — Комиссии будут, перекомиссии. Глядишь, забракуют, а старики зря переволнуются.

Но этот уговор был напрасным. В аэроклуб нас вызвали подписать обращение ко всем десятиклассникам и уже на другой день тиснули его в городской газете.

Чтобы избежать расспросов, мы нарочно заявились к самому звонку. И все же Зажигин успел в честь нас отшлепать толстыми губами:

— Привет асам! Только вашей монополии капут! Хаперский с утра занял очередь в аэроклуб. Бедняга! В газету уже не попадет.

Хорошо, что пришел Дед и с ним, как всегда, явилась тишина. Ее нарушил опоздавший Хаперский.

— Я был в аэроклубе, — объяснил он.

Весь урок Аркадий улыбался нам со своей парты, а в перемену повис на наших плечах.

— Вы мудро решили… В армию по новому закону все равно после школы забреют. А училище, говорят, к вузу приравнено.

У нашего Шерлока Холмса во всем был особый расчет!

Нас дергали из стороны в сторону. Володька Елагин преподнес трубочкой свернутые ноты.

— Ночь не спал, — буркнул он. — Из-за вас. Тебе, Олег, наверно, все побоку? И джаз и спектакль? Для тебя теперь это цацки.

— Почему ж? — Олег рассмеялся. — И потом — ты ведь у нас композитор.

— Эх, Олег! Мне надо, чтоб ты находился рядом. Тогда все как по маслу. Ладно… Поиграем?

В зале, у пианино, собрались почти все старшеклассники. Володька, едва прикасаясь к клавишам, запел:

Друзья расстаются,

Друзья расстаются, —

Уходят по разным путям,

И если, прощаясь, они не смеются,

И если сердца учащеннее бьются —

Их дружба тогда не подвластна годам.

Володькина песня как бы подводила черту под школьной жизнью. К нам относились уже как ко взрослым. Дед, встретив нас с Олегом, впервые протянул свою пухлую ручку.

— Похвально, похвально! Прежде всего надо быть сынами Отечества. Да-с!

И даже Зарницына преградила путь в коридоре и в упор снизу вверх оглядела Олега.

— Да вы — боец! — И засмеявшись, погрозила пальчиком. — Но и творец! Не забудьте об этом!

Олег озадаченно поглядел ей в спину, как будто хотел что-то сказать, но не решился.

В аэроклуб из нашего класса записалось шестеро. Из параллельного — столько же. Мы гордились: «Теперь у нас своя эскадрилья!»

Но эскадрильи не вышло. Комиссии отобрали из нашего класса меня с Олегом да Хаперского, а из смежного — лишь двоих.

К школьным урокам прибавлялось через день по четыре часа занятий в аэроклубе, а в пору школьных выпускных экзаменов начались полеты. Нам было туговато. Мы не высыпались, оставили все второстепенное. Прыгали с парашютом — на землю и на воду, днем и ночью, готовились к первому самостоятельному вылету. С аэродрома мы с Олегом любили возвращаться пешком. Шесть километров шагали лугом. Олег снимал шлем, задирал голову к небу, где «работала» вторая смена курсантов — в основном заводских ребят.

— А ничего — стихия, пятый океан! Забирает!

Олег, казалось, даже о Наде забыл. Вылетел он самостоятельно немного раньше меня и, когда я еще заканчивал скучные полеты по кругу, уже без инструктора ходил в зону на высший пилотаж.

Однажды я сел к нему за пассажира. На километровой высоте, сбавив обороты, Олег крикнул:

— Пой песни, Васька!

— Не умею!

А петь хотелось. Под рокот мотора мы резвились в поднебесье, как дельфины в море, а по земле металась тень нашей машины.

Мы не смогли сходить с однокашниками в фотоателье, а на, выпускном вечере не пили даже шампанского: с зарей начинались полеты. Но все же однажды и нам повезло: полеты отменили — горючее вовремя не подвезли, — и мы отправились со всем классом, который еще никак не хотел расставаться, кататься на лодках.