Пути и перепутья - [86]

— Не знаю. Честное слово, ничего не знаю…

Выручил его Зажигин, бесцеремонно растолкав девчонок:

— Цыц, курицы! Мужикам пора!

В пионерской комнате, где нас ожидала мужская половина параллельного класса, гадали:

— Может, насчет курения?

— Да нет! В совхоз на картошку снова пошлют.

— А девчат чего ж? Они раньше ездили.

— Странно…

Галдеж прервал хлопнувший дверью Зажигин:

— По коням! Директриса, классруки, наш бывший Тимофей и какой-то генерал!

«Генерал» оказался всего лишь майором, начальником аэроклуба. Он и стал первым стрелочником в наших с Олегом судьбах. Говорил он с непривычной для нас лаконичностью:

— Грядущая война — война моторов. Надо крепить воздушный флот. Наш аэроклуб расширяется. Нынешний набор будет преимущественно из лиц со средним образованием. Выпускники пойдут в военные школы, на сложные машины новейшей конструкции, станут военными летчиками. Основная надежда на вас, десятиклассники!

Майора поддержал секретарь горкома комсомола Тимофей Синицын:

— Вы все комсомольцы, я сам вручал вам билеты, осоавиахимовцы и патриоты. Помню, как вы клялись: по первому зову и прочее. Конечно, аэроклуб — дело добровольное. Но разве не добровольно назвались вы комсомольцами? Не сомневаюсь: ваша школа, как и другие, могучим плечом подопрет авиацию!

Но плечи наших парней опустились, как перед трудной контрольной. Конечно, мы знали, что будет война. И песни об этом пели. И в каждой лекции слышали, что порох надо держать сухим. И значки носили как заслуженные боевые ордена: «Готов к труду и обороне», «Ворошиловский стрелок», «Моряк». Каждую неделю в школе были военные занятия, а плюс к ним и военные тревоги, когда мы бегали в противоипритных костюмах и противогазах, тушили «пожары», прятались в бомбоубежище.

На заводе рабочая пятидневка сменилась неделей, а вместо семи часов в день стали работать по восемь. Строем ходили по городу девчонки и парни в черных шинелях — трудовые резервы. В долгий мир с фашизмом не верил никто. И каждый из нас понимал: может, и нам придется взять в руки винтовку. Но чтобы всю жизнь быть военным? Нет, к этому нас не готовили.

Володьке предрекали будущность композитора. Леньку Стецкого ждал театральный институт или цирк. Аркадий Хаперский, державшийся среди нас загадочным Шерлоком Холмсом, готовился в следователи. Сидели в классе кандидаты в инженеры, журналисты, геологи. И не было никого, кто бы избрал военную карьеру.

Потому и молчали.

Тогда Тимоша подступил к нам по-свойски:

— Ну, братцы? Может, кто выскажется? Или вопросы есть?

— Ха! Высказаться! — откликнулся Зажигин. — Это не двоечников обсуждать. Там у нас все активные.

— Зажигин! — директорша взглянула на него свирепо. — Прекратите!

— А что — Зажигин? — Николай по-медвежьи встал, снял очки, отчего его круглое лицо стало рыхлым и расплывчатым. — Я пожалуйста! Сажайте в любой самолет. Летают же у вас вслепую, товарищ майор?

Николай сердито дернул плечом и плюхнулся на место.

Тишина будто хватала за горло.

— Им надо подумать! Поговорить с родителями. Это естественно, — успокоил директрису майор. — Завтра в учительской будет наш представитель. У него желающие могут записаться в аэроклуб.

Все облегченно вздохнули и приготовились вырваться на волю, как вдруг решительно поднялся Олег.

— Я сейчас готов записаться, товарищ майор!

Он сел, а меня, как на другом конце качелей, подбросило вверх.

— Я тоже готов!

Майор просиял:

— Отлично! Еще, кто есть? Нет? Тогда прошу разойтись. А вам, — он кивнул Олегу и мне, — сегодня в семнадцать ноль-ноль надо быть в аэроклубе.

Когда все вышли и только мы с Олегом замешкались, к нам подошла Елизавета Александровна Елагина.

— Скажи, Олег, это горячность? — тихо спросила она.

Олег вспыхнул:

— А надо было иначе?

— Мне жаль, что именно ты…

— Но кому-то нужно?

— Да, нужно. — Елагина вздохнула, направилась к двери, но на полпути обернулась. — Я тебя прошу, Олег… Ты Володьку не… не агитируй. Понимаешь почему? Да? Он тебя слушается.

— Не буду.

Возле учительской нас остановил Тимоша. Склонив круглую, по-прежнему «ежастую» голову, взглянул на Олега сердито:

— Ты что же, брат, так — самочинно? Ладно, с матерью, а она вас с Зойкой двоих поднимает, ты и с горкомом не посоветовался. А ты ведь наш кадр — секретарь комитета…

— Потому и не посоветовался, — буркнул Олег.

— Резонно! — Тимоша улыбнулся. — А все-таки жаль, Олег. Другого секретаря придется искать. Двойную нагрузку тебе не потянуть.

— Наверно.

Олегу, видно, не хотелось больше ни с кем разговаривать. Он потащил меня в сторону от кучки поджидавших ребят и кубарем скатился с лестницы. Но на улице к нам тотчас пристроился Володька.

— Вы что же, наперед знали? Сговорились? — спросил он, подлаживаясь под крупный шаг Олега.

— Какой там сговор?

— Экспромтом? А я?

— Послушай! — Олег остановился. — Дай слово даже не думать об этом. Не твое амплуа.

— Это почему же? — Володька нахмурился. — Я не калека.

— У тебя талант. Ты обязан сберечь его, раскрыть до дна. Понимаешь?

— А ты бездарь, что ли? У тебя всяких талантов полно!

— Значит, ни одного настоящего.

— Ты мыслитель, Олег, организатор. Мать так считает.

— Это не профессия.

— Эх, елки-палки! Но ты же на «гражданке» полезней!