Пути и перепутья - [144]

Шрифт
Интервал

— Вы Пролеткин? — чуть ли не с испугом спросила она. — Невероятно… Я вас таким и представляла…

Голос Светы упал, губы поджались, и она холодно сказала:

— Что ж, проходите! Тут не моя воля… Вас ожидают… К сожалению!

— Это как понять?

Олег, насупясь, уже нацелился прямиком прошагать мимо нее к Володьке, но Светлана, заступив ему путь, властным жестом показала на другую, распахнутую дверь. За нею, у письменного стола, сидели Петр Кузьмич в черном строгом костюме и Николай Зажигин, как и мы, в белой рубашке с закатанными рукавами. Не ответив на наше «здравствуйте», Николай тотчас встал и протянул нам какие-то тетрадные странички.

— Вот, подпишитесь… Или тебе, как комсоргу ЦК, нельзя?

— Что это? — Олег взял тетрадь.

— Письмо Сталину. От учеников Елизаветы Александровны. Просим полностью восстановить ее репутацию.

— Вот это да! — восхитился Олег. — Давай ручку!

Петр Кузьмич молча кивнул нам и отошел в уголок к креслу-качалке, в котором сидела… Зарницына. Она не шелохнулась, но ее темные глаза жадно устремились на Олега. Он неловко склонил перед ней голову.

— Значит, вы теперь молодежный заводила? — спросила она чуть слышно. — Вам повезло. А заводу — больше. — И вдруг прыснула, как школьница, в платочек. — А стекла мне бить не будете?.. И что вы думаете об эгоизме молодых? Да-да! Он им искони присущ. Считают правом только брать и брать — от дома, от учителей, от государства. Все — наряды, блага, знания. Надеюсь, вы полагаете, что надо учить не только брать, но и отдавать — сызмалу? Чтобы не вырастали потом махровые мещане?

Олег посмотрел на меня, словно говоря: «Вот Цыпища!», но ответил вежливо:

— Нам пока мешает эгоизм начальников — не всех, конечно, отдельных. Тех, кто не дает молодым развернуться в полную силу.

— Понятно! А мне крайне надо вас посетить. Насчет школы рабочей молодежи… Видите ли, я перехожу туда. Захотелось поработать с молодыми людьми. Школа огромная, тяга в нее еще больше. И прекрасно! Сколько одаренных ребят в войну недоучилось! Их надо зажечь… Помочь им… Но… это длинный разговор… Так я зайду к вам?..

— Пожалуйста… Если надо… — буркнул Олег, но тут же сдипломатничал: — Могу и я зайти. В школу…

Зарницына чуть приметно улыбнулась ему и перевела взгляд на тетрадь, лежащую на столе. Олег наклонился и стал листать странички, разыскивая место, где подписывать.

— Э нет! — остановил его Зажигин. — Сначала прочти. Штука серьезная.

— Ты же писал письмо?

— Ну, предположим…

— Что ж тогда смотреть!

— Трогательное доверие, — усмехнулся Зажигин, — весьма польщен… Только прошу: подпись разборчиво и все остальное: фронтовик, член партии, комсорг ЦК, домашний адрес. Как думаешь, подействует?

— Еще бы! — Олег передал ручку мне. — Уже рота подписалась!

— Батальон наберем, если надо. Полк! И петицию учителей особо приложим. И знаешь? Ведь это мы добились, что Олимпиаду не посадили к нам директором. Клара Петровна вот возглавила нашу делегацию к Синицыну. Тот поворчал: мол, зря переполошились, о новом директоре и речи пока нет… Как все обернется?..

Я не сразу подписал письмо, долго рассматривал подписи. Привлекли добавления к знакомым фамилиям: технолог, слесарь, библиотекарь, бухгалтер, торговый работник… Фамилий парней было мало, больше девчачьи. Увидев в конце аккуратную подпись: «Хаперский, инженер», я невольно воскликнул:

— И Аркадий подписался?

— Услышал о письме, сам пришел, — ответил Зажигин. — Он артельнее стал. А ты что — удивлен?

— Ничего. Так…

Самому бы об этой истории написать, и не на трех страницах, а со всеми подробностями — в них, может быть, все дело!.. Но Николай уже теребил меня:

— Подписал? — Взял тетрадь. — Похожу еще по домам! Цепная реакция — зайдешь к одному, припоминает другого, другой — третьего…

Николай ушел. Петр Кузьмич рассказывал Олегу:

— Я был в Москве, в командировке. И вдруг телеграмма Клары Петровны: «Немедленно возвращайтесь». Лизу нашел уже в больнице. А Володьку прижало так, что речь пропадала. Спасибо учителям: организовали дежурство. Света — она приехала к Кларе Петровне — двое суток отсюда не выходит. Для Володи важно, что Света знает стенографию. Не отпускает Светочку от себя.

— Я сама себя не отпускаю, — мягко возразила Светлана. — Вспомнились дежурства в госпитале. — Она повернулась к Зарницыной: — Володя спрашивает, кто пришел. Наверно, придется проводить к нему этого… друга?..

Она так небрежно кивнула в сторону Олега, что тот, онемев, лишь растерянно повел глазами. Из угла, где замерла Зарницына, явственно булькнул смешок. Олег сразу прищурился на нее, но Зарницына, словно сдаваясь, подняла руки:

— Нет, нет… Я так… Какие вы молодые, горячие. Мне просто приятно. — Покачнув кресло, она порывисто встала. — Идите, Олег! Вы ему очень нужны. Но! — Она игриво вздернула пальчик. — И мне тоже! Не забудьте! Я серьезно!..

— Да, да! — Петр Кузьмич словно очнулся от забытья. — Иди, Олег. И прошу: о своих делах с Надей пока молчок. Он ведь уже спрашивал, встретились ли вы. Не огорчай его…

У Володькиной двери Света еще раз надерзила Олегу:

— Ну и лицо у вас! Как у пирата! Вы что, улыбаться не умеете?

Он озадаченно оглянулся на меня:


Рекомендуем почитать
Происшествие в Боганире

Всё началось с того, что Марфе, жене заведующего факторией в Боганире, внезапно и нестерпимо захотелось огурца. Нельзя перечить беременной женщине, но достать огурец в Заполярье не так-то просто...


Старики

Два одиноких старика — профессор-историк и университетский сторож — пережили зиму 1941-го в обстреливаемой, прифронтовой Москве. Настала весна… чтобы жить дальше, им надо на 42-й километр Казанской железной дороги, на дачу — сажать картошку.


Ночной разговор

В деревушке близ пограничной станции старуха Юзефова приютила городскую молодую женщину, укрыла от немцев, выдала за свою сноху, ребенка — за внука. Но вот молодуха вернулась после двух недель в гестапо живая и неизувеченная, и у хозяйки возникло тяжелое подозрение…


Встреча

В лесу встречаются два человека — местный лесник и скромно одетый охотник из города… Один из ранних рассказов Владимира Владко, опубликованный в 1929 году в харьковском журнале «Октябрьские всходы».


Соленая Падь. На Иртыше

«Соленая Падь» — роман о том, как рождалась Советская власть в Сибири, об образовании партизанской республики в тылу Колчака в 1918–1919 гг. В этой эпопее раскрывается сущность народной власти. Высокая идея человечности, народного счастья, которое несет с собой революция, ярко выражена в столкновении партизанского главнокомандующего Мещерякова с Брусенковым. Мещеряков — это жажда жизни, правды на земле, жажда удачи. Брусенковщина — уродливое и трагическое явление, порождение векового зла. Оно основано на неверии в народные массы, на незнании их.«На Иртыше» — повесть, посвященная более поздним годам.


Хлопоты

«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».