Пути и перепутья - [11]
— Инвалид?!
— Как же, инвалид! — передразнила мать. — Безногий — верно. Верка — жена — сама ему ногу-то отпилила. Да он и без ноги любого погубит!
— Погубит?!
— Да что ты пристал? — спохватилась мать. — Марш от окна!
И с места не стронулась.
— А кто они, Пролеткины, ма? — спросил я осторожно, улучив момент.
— Сам коммунист из коммунистов. Тутошний, заводской. Говорят, революцию в городе делал. Она из нашей деревни. Ушла прислугой к господам Мануйловым и не вернулась.
— Ма! А кого этот безногий погубил?
— Цыц! Цыц! — На этот раз мать вспылила так, что белое, ватрушкой, лицо ее зарумянилось. — Я не говорила, ты не слышал! И марш от окон! Кому сказано?
Я поспешил к сучку. Вся жизнь Пролеткиных оказалась у меня на виду, но говорили они мало и тихо, и слова их не долетали через улицу. Я только и разобрал, что их имена, когда окликали друг друга. А так вся жизнь новых соседей прокручивалась передо мной, как в немом кино. Таскает Олег большущими клещами гвозди из старых досок, прямит их на камне — стук отдается, а разговора с сестренкой или матерью не разобрать. Тихие у них голоса, у Пролеткиных, ровные. Даже и улица вроде бы в угоду им поутихла. Только нет-нет да зальется мать Олега песней.
— Завелась, бесстыжая! — вскинется моя мать я даже дела забросит. — Пением и господ прельстила… Шла с девками с покоса и запевала. Барин, он на рыбалку приезжал, шасть из кустов: «Чья такая?» Дал ей трешницу, чтобы весь вечер пела, а потом с ее отцом сговорился и в город увез гостей забавлять… За тридцать сребреников… Тьфу!
Будто от этих недобрых слов песня обрывалась на полуслове, чтобы так же нежданно встревожить улицу через час, а то и через день:
А жизнь на улице шла своим чередом. Пока старший Пролеткин на заводе, возле его усадьбы мальчишки вытворяли что им вздумается. Но вечерами, как только тетя Вера выйдет к дороге его встречать, ребятишек расталкивали по домам матери:
— Хватит, хватит… Не набесились за день?
Через дырку в заборе, почти не дыша, я следил за тем, как Иван Сергеевич, все так же странно чему-то улыбаясь, мерно, словно циркулем, отмахивал своей деревяшкой. Он сразу, будто намагниченный, притягивал к себе Олега, и тот ходил за отцом телком на привязи, помогая где доску прибить, где ямку выкопать. И я жалел Олега почти как себя: казалось, у нас с ним одна незавидная доля — страдать под пятой суровых родителей.
Увы! Я Олега не знал!..
— Олег, это ты?! — услышал я как-то за забором пронзительный мальчишеский голос и поспешил к сучку. — А я тебя в новых домах искал!
На дороге остановились трое. Их имена я узнал позже, но называю сразу. Из-за места, которое эти ребята заняли в моей будущей жизни. К тому же поразили меня пришельцы с первого взгляда.
Олег Пролеткин потому казался мне сродни, что все лето, как и я, щеголял босиком, в одних и тех же застиранных трусиках. А таких, как эти пришельцы, я только на старых рождественских открытках и видел.
Девчонка — Ира Чечулина, пухленькая, белолицая, с косой до самого пояса синей плиссированной юбочки, в нарядной блузке, перекрещенной бретельками, в туфельках белее первого снега, жеманно невестилась возле рослого, как и Олег, длинношеего парня в полотняном костюме с иголочки — Аркадия Хаперского. У Володьки Елагина лицо было попроще — круглое, курносое, и волосы цвета лежалой соломы не дразнили глаз, как затейливый чубчик Хаперского, но и на нем были рубашка в клетку, отутюженные брюки. Елагин и поспешил с дороги к Олегу:
— Ну, здравствуй! Я только что из Крыма и сразу к тебе!
Володька от радости обе руки к Олегу протянул, да тот, перемазанный глиной — рыли погреб под домом, — повернулся к пришельцам боком, на Володьку взглянул хмуровато.
— Зачем же? Землю, что ли, копать? Это не по тебе.
— Землю? Нет… — Голос Елагина сник. — Хотел тебя к нам позвать. Я гостинцы привез, фрукты… И просто — соскучился за лето… А ты? Нет?.. Опять избегать меня будешь? Почему? Твоя мама к нам часто заходит.
— Пусть… Если нравится…
— А Олегу не ндравится! — гаркнул на ходу так, что подпрыгнули очки на мясистом носу, а жесткие рыжеватые кудри поднялись нимбом, еще один, уже примеченный мною парень, с Олега ростом, но пошире в плечах, порыхлее — Николай Зажигин; в круг моего обзора он подоспел с ватагой наших ребят. — Олег в служанках при твоей мамочке не состоял! — ломким баском протрубил этот парень, от свирепого взгляда Олега кувыркнулся в траву и, задрав руки-ноги, хихикнул: — Лежачих не бьют! Ты лучше Хаперскому врежь! При мне на тебя набрехал Володьке с Иркой…
— Опять набрехал?! — Олег как будто только этих слов и ожидал, чтобы с угрозой шагнуть к Хаперскому. — Чего набрехал? Сознавайся! Ну…
Хаперский по-гусиному вытянул шею и повел головой во все стороны.
— Я не брехал. Это ты хвастался в классе, что к лету и вам квартиру в новых домах дадут. Вот Володька туда и примчался тебя искать. А я…
— Я? Хвастался?! — Олег перекрыл его ровный голос вскриком. — Хвастался ты! А я только после тебя сказал, что и нам дадут.
— Ну вот! — Хаперский не терял хладнокровия и головой повел уже с важностью. — А где ж квартира-то? Дали? Нет! Вот и выходит — хвастался!
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В третий том вошли произведения, написанные в 1927–1936 гг.: «Живая вода», «Старый полоз», «Верховод», «Гриф и Граф», «Мелкий собственник», «Сливы, вишни, черешни» и др.Художник П. Пинкисевич.http://ruslit.traumlibrary.net.
Поэт Константин Ваншенкин хорошо знаком читателю. Как прозаик Ваншенкин еще мало известен. «Большие пожары» — его первое крупное прозаическое произведение. В этой книге, как всегда, автор пишет о том, что ему близко и дорого, о тех, с кем он шагал в солдатской шинели по поенным дорогам. Герои книги — бывшие парашютисты-десантники, работающие в тайге на тушении лесных пожаров. И хотя люди эти очень разные и у каждого из них своя судьба, свои воспоминания, свои мечты, свой духовный мир, их объединяет чувство ответственности перед будущим, чувство гражданского и товарищеского долга.
Перед вами — первое собрание сочинений Андрея Платонова, в которое включены все известные на сегодняшний день произведения классика русской литературы XX века.В эту книгу вошла проза военных лет, в том числе рассказы «Афродита», «Возвращение», «Взыскание погибших», «Оборона Семидворья», «Одухотворенные люди».К сожалению, в файле отсутствует часть произведений.http://ruslit.traumlibrary.net.
Лев Аркадьевич Экономов родился в 1925 году. Рос и учился в Ярославле.В 1942 году ушел добровольцем в Советскую Армию, участвовал в Отечественной войне.Был сначала авиационным механиком в штурмовом полку, потом воздушным стрелком.В 1952 году окончил литературный факультет Ярославского педагогического института.После демобилизации в 1950 году начал работать в областных газетах «Северный рабочий», «Юность», а потом в Москве в газете «Советский спорт».Писал очерки, корреспонденции, рассказы. В газете «Советская авиация» была опубликована повесть Л.
… Шофёр рассказывал всякие страшные истории, связанные с гололедицей, и обещал показать место, где утром того дня перевернулась в кювет полуторка. Но оказалось, что тормоза нашей «Победы» работают плохо, и притормозить у места утренней аварии шофёру не удалось.— Ничего, — успокоил он нас, со скоростью в шестьдесят километров выходя на очередной вираж. — Без тормозов в гололедицу даже лучше. Газком оно безопасней работать. От тормозов и все неприятности. Тормознёшь, занесёт и…— Высечь бы тебя, — мечтательно сказал мой попутчик…