Пути и перепутья - [74]

— Как?

— Вот, — позади них, там, где раньше была гладкая стена, оказалась чуть приоткрытая дверь. Через проем лился свет, куда ярче солнечного.

— Иди, Изобель. Поторопись, это единственный выход, — он сжал ее руку и заторопился к двери, увлекая ее за собой. — Иди, оставь меня.

— Но… — еще один яростный порыв ветра; лицо закололо мелкими частичками грязи, песка или стекла.

— Ты должна. Изобель, пожалуйста.

Она прикрыла глаза от яркого света и толкнула дверь. Это оказалось неожиданно трудно; ветер, заполнявший комнату, попытался вновь закрыть ее, но Изобель умудрилась протиснуться в щель. А потом обернулась.

Дориан Грей стоял, с ног до головы залитый ярким белым светом, падающим через дверь, на лице застыло древнее выражение невероятной скорби. Каким-то образом она знала — хотя не могла объяснить, откуда — что если она пройдет через дверь, то уже не сможет вернуться. Дориан Грей останется в ловушке, еще на сорок — пятьдесят — сто лет? Или больше?

Невозможно объяснить, откуда взялся захвативший ее импульс. Невероятным усилием она сумела раскрыть дверь пошире, шагнула назад и ухватила Дориана за руку, и, прежде чем он смог возразить или остановить ее, Изобель вытолкнула их обоих в сияющую дыру.

Уши заполнил резкий, рвущийся звук — как будто холст распарывали сверху донизу острым ножом. Она чувствовала, что падает и падает бесконечно долго, а потом приземлилась, бездыханная, оказавшись на полу в своем кабинете, лицом вниз.

Изобель перевернулась на бок, и первым, что она увидела, посмотрев наверх, был портрет Дориана Грея на стене. С ним происходило нечто ужасное. Кожа увядала, волосы белели и тускнели, глаза угасали. Ужасные язвы появлялись, вскрывались и сочились сукровицей. Руки были покрыты кровью. На теле появлялись и гнили ужасные раны, плоть почернела, словно от огня. Сто лет пыток и ужасов, проявившиеся в одно мгновение.

— Бель, Бель. Бель, останься со мной, пожалуйста…

Перед ее взором оказалось прекрасное лицо Дориана Грея, его голубые глаза были полны слез, а потом все потемнело.

* * *

Ее разбудил раздражающий, непрекращающийся писк. В нос ударил запах антисептиков, а к телу похоже прилепили кучу всяких штук. Больница. Почему она в…

Удар от вернувшихся воспоминаний был почти реальным и вызвал припадок у кардиомонитора.

Прошло несколько дней, прежде чем кардиолог согласился выписать ее. Он с сожалением сообщил, что ПСЖ было всего лишь симптомом, связанным с более серьезными проблемами, так что ей повезло быть спасенной от полной остановки сердца. Юноша по имени Грей — один из ее студентов? — вызвал 911, и его присутствие оказалось редкой удачей.

Когда она наконец вернулась домой, то не заходя в кабинет, поняла, что портрета там не нет. Вместо него на ее столе оказалось письмо — написанное от руки, что в эти дни было редкостью, прекрасным старомодным почерком.

Изобель,

Оскар однажды написал, что твой дядя был единственным другом, который стоял рядом со мной, и что «некоторые сомневались, было ли это честью или позором». Точно так же я не знаю, оказала ли ты мне услугу или прокляла — но сейчас я бы назвал это услугой. Полагаю, в конечном счете я оказался не готов провести вечность в качестве картины. Не понимаю, как ты смогла это сделать и почему. Но благодарю. Однажды я найду способ отплатить тебе, но не думаю, что ты еще когда-нибудь меня увидишь. Я очень хорошо умею исчезать и уверен, что тебе будет лучше без меня.

Как ты наверняка заметила, я забрал картину. Не думаю, что тебе бы понравилось изображение изменившегося мистера Г. на стене. Не волнуйся, оно будет в безопасности. Прости за потерю вложений твоего брата — я постараюсь найти способ с ним рассчитаться.

Живи счастливо, доктор Изобель Уоттон. Не ищи меня снова, ибо это самый верный способ гарантировать, что твоя жизнь будет спокойной.

Дориан Грей.

Они сумели сохранить второе исчезновение шедевра Холлуорда в тайне — Изобель сообщила, что картину украли, пока она была в больнице. А спустя год весь инцидент казался лишь сном, и только счет от аукционного дома служил доказательством реальности произошедшего.

Как ни странно, некоторые инвестиции Филиппа оказались более выгодными, чем он ожидал, так что в конце концов он благополучно избежал убытков. Он заявил на следующем рождественском ужине, что неизбежные потери скатываются с Уоттонов, как вода с того самого гуся, — и, хотя Изобель закатила глаза, услышав его определение «бед», но все же вынуждена была признать, что в чем-то он прав. В конце концов, они все еще здесь, несмотря на неприятности.

После рождественских каникул Изобель наконец вернулась к работе, и всех переполошило адресованное ей анонимное послание. Вызвали охрану кампуса, просветили его рентгеном и проверили собаками. Когда пакет был признан безопасным, Изобель забрала его в свой кабинет, чтобы открыть.

И едва она осознала, что было внутри, как ей пришлось сесть, принять лекарство от сердца и глубоко дышать.

В пакете оказалась тяжелая пачка писем, написанных столь хорошо знакомым ей почерком — изящными округлыми буквами лорда Генри Уоттона. Письма, которые она никогда не видела — просто разговоры и любовные записки. А еще лист плотной бумаги с наброском юноши — ранняя версия того, что со временем станет огромным портретом в три четверти. В углу вытянутым почерком Бэзила Холлуорда было подписано имя, то же самое, что значилось адресатом писем лорда Генри. Дориан Грей.