Пути и перепутья - [51]

Она продолжила копать, и скоро перед ней открылось потемневшее высохшее тело с остатками одежды и веревок, которыми оно когда-то было связано. В сердце был воткнут железный, сильно проржавевший кол, на горле лежал серп, тоже ржавый, острием вниз, в рот засунут камень. Именно так в этих краях хоронили вампиров. Впрочем, и в родной Британии она слышала о таком ритуале. Он был не единственным, так что этому бессмертному, а это был мужчина, повезло: был и другой способ — с отрубанием головы.

Истлевшие веревки рассыпались от прикосновения, а вот вынуть кол так, чтобы проржавевшее железо не переломилось, получилось с трудом. Последним она выдрала камень из зубов.

Кедвин чувствовала, что уже слишком устала, и вылезла из могилы. К моменту, когда неизвестный Бессмертный восстановится, лучше отдохнуть. Веревочную лестницу она вытащила — или сумеет вылезти сам, или подаст голос. Поела и легла спать. Не раздеваясь и даже не разуваясь, благо одежда и сапоги были не слишком модными, но удобными.

Небо посветлело, когда она проснулась с ощущением, в дополнение к Зову, чужого взгляда. Выбрался. Сидел на краю ямы и смотрел на нее.

Тело, насколько можно было разглядеть, восстановилось, то есть кожа была белой, но вряд ли до своего страшного приключения он был так худ, что смахивал на паука.

Она встала, взяла бутыль с водой и подошла к нему. Он, дрожа всем телом, выпил воду в несколько глотков, после чего взгляд его стал чуть живее.

— Как тебя зовут?

Он молчал, потом разлепил бескровные губы, прохрипел:

— Вацлав.

— Можешь встать?

Мужчина отполз от ямы, отталкиваясь ладонями от земли, и медленно поднялся на ноги, держась за куст. Протянутую руку не взял.

— Хорошо. Здесь недалеко ручей, там помоешься, а я сготовлю еду, поешь горячего. Сможешь сесть на лошадь?

Он с трудом прошел несколько шагов, с ее помощью взгромоздился на лошадь, вцепился в поводья и лег на лошадиную шею. Они проехали к той лесной речке, где она поила лошадей и где между камней образовалось мелкое озерцо. Перед тем, как зайти в воду, он сказал утвердительно:

— Ты женщина.

— Да. Мойся и надень вот это.

Она протянула ему коричневую рясу.

— Это папистская одежда, — он попытался отстранить предложенное. Кедвин фыркнула:

— Я не знала, кого выкопаю, а эта вещь универсальна.

И Бессмертная принялась за приготовление похлебки, мысленно досадуя на себя: она не собиралась открывать, что она женщина, но парик сняла еще когда копала, а потом слишком устала и забыла про него. Все-таки придется обрезать волосы.

Наконец он, спотыкаясь, выбрался из воды, обтерся куском полотна и натянул рясу. Она успела разглядеть его: роста с нее или на дюйм ниже, широкоплечий, лицо широкоскулое, славянское, глаза-щелочки — наверное, солнечный свет режет.

Он лег на землю и не мог оторвать взгляда от котелка. Едва доварив похлебку, она наполнила миску, объяснив, что котелок весь его, но есть придется постепенно.

— Ты одна меня выкопала? — спросил он между первой и второй мисками.

— Увы. Другого бессмертного, чтобы попросить о помощи, я не встретила. И какого-нибудь деревенского сумасшедшего, чтобы без вопросов помог копать, — тоже.

— Как тебя звать?

— Кедвин.

Он кивнул и дальше ел молча.

* * *

Выкапывая бессмертного из ловушки, Кедвин не задумывалась о последствиях, опасаясь лишь одного — что спасенный окажется сумасшедшим. И кстати, хоть говорила, что не знала, кого выкапывает, но почему-то ей представлялась женщина. Однако в результате рядом с ней оказался молчаливый и очень голодный мужчина.

Объехав дальней дорогой ближайшую к заброшенному кладбищу деревню — она и так намозолила там глаза — они добрались до небольшого города, где удалось одеть Вацлава, и поехали дальше. Она предложила ему изображать слугу, он кивнул. Изображал плохо, с трудом отзываясь на распоряжения, не умея обращаться с лошадьми. Единственное, что его волновало, это — съесть побольше. Чтобы не вызывать лишнего внимания, Кедвин выбирала проселочные дороги. Хорошо еще, что наступала осень, а значит — ярмарки, и по дорогам Баварии кто только ни шлялся.

Некоторое время Кедвин ждала, когда спутник «отойдет», но он оставался то настороженным, то погруженным в себя. А ей и хотелось узнать, и страшно было представить, что творится в душе у того, кто провел в могиле… много лет. Но она начала расспросы с более простого:

— Почему тебя приняли за вампира?

Он отрицательно покачал головой и попытался вернуться в пучину своего внутреннего мира.

— Ты только заехал в ту деревню или жил там долго?

— Жил. Долго или нет — не помню.

— А когда произошла твоя первая смерть?

— Не знаю. В сражении убили, а в котором, я не понял.

— То есть это была война? В каком году?

Пожатие плеч.

— Ну а под чьим командованием ты сражался?

— Самого Яна Рогача, а всем войском командовал Ян Жижка.

— Великий Слепец, — невольно произнесла она прозвище знаменитого полководца. — А когда гуситов разбили, ты куда делся? Сразу поселился в той деревне?

— Нет, после Сиона[12], когда нас совсем разбили, ушел в лес, потом странствовал по германским землям, потом уже здесь оказался.

Живя в этих краях, она волей-неволей узнала их историю и сейчас мысленно привязывала рассказ Вацлава ко времени. Бессмертным он стал где-то в пятнадцатом веке, потом странствовал, потом поселился поблизости от родной Богемии, допустим, в начале шестнадцатого века. И что-то произошло. И двести лет пролежал в могиле. Ну не двести, ладно, сто пятьдесят. Ее передернуло, как попробовала представить. Ей по-прежнему хотелось спросить, что чувствует, если чувствует, Бессмертный, лежа в могиле, но она не решалась.