Пути и перепутья - [49]

После ужина Кедвин поднялась в свою комнату, зажгла свечу и села у окошка. Но тут явилась домоправительница и сообщила, что прислана госпожой графиней помочь собраться.

— Я все собрала.

— Э-э-э…

Кедвин догадалась:

— Шарлотта хочет проверить, не слишком ли много я заберу с собой? Погляди.

Агнесса покраснела:

— Просто она любит порядок.

— Это теперь ее дом. А скажи, Агнесса, что это за замок Лесверг, мой супруг никогда его не упоминал?

— А это не наш замок, — объяснила женщина, проглядывая нишу, где за стеклянными дверцами стояли дорогие безделушки. — Лесверг принадлежал семье ее светлости, а его светлость Готфрид настоял когда-то, чтоб его дали за барышней Шарлоттой в приданое. Ее родители, наверное, рады были, потому как там всего одна старая башня и стоит в глухом лесу, в ней давно никто не жил.

— А где он расположен?

Агнесса ответила, и Бессмертная окончательно поняла, что отложить решение на завтра не удастся. Замок находился в совершенно противоположной стороне от монастыря святой Бригитты.

Забавно, что Готфрид не обратил внимания на то, что Шарлотта, назвав замок, намекнула на какие-то его планы. Возможно, она проговорилась случайно, возможно, наоборот — желала предупредить Кедвин, что замыслы Готфрида далеки от объявленных. Собственно, Кедвин могла проверить, что задумал кузен Альбрехта. Но с другой стороны, а вдруг дойдет до оружия? Ну, убьет она Готфрида или хотя бы ранит, и придется срочно скрываться, и будет за ней гоняться то ли местная стража, то ли еще кто…

Нет, пожалуй, придется действовать проще.

— Я все посмотрела, госпожа.

— Доброй ночи, Агнесса.

Домоправительница ушла, Кедвин разделась, помолилась перед иконой Екатерины Египетской, задула свечу и легла спать, велев себе проснуться после полуночи. Когда часы в ее комнате прозвонили двенадцать, она встала с постели и начала собираться при слабом свете лампадки.

Бессмертная открыла тайник, вынула первым делом шпагу-валлонку, затем пояс с монетами и кое-какими побрякушками (впрочем, и любимые тоже там были), заплечный мешок с мужским костюмом, специальные туфли на войлочной подошве и корзинку с вещами, которые понадобятся раньше прочих.

Из замка она решила уходить через лабиринт. Если же что-то не получится, то придется спускаться с бастиона на дорогу, веревка в корзине имелась. Не лучший вариант, потому что дает возможность искать ее с собаками. Хотя в дождь собаки могут след и не взять.

Она собралась: платье женское, волосы не обрезаны, кинжал в рукаве, записку она писать не будет. Закинув мешок на спину и спрятав шпагу в юбке, она набросила плащ с капюшоном и выскользнула через дверь для слуг. По черной лестнице и узким коридорам женщина быстро добралась до павильона, выходившего на бастион. Замок спал. Может, только у ворот слуги, изображавшие стражу, не спали, а могли и спать — мост-то поднят.

Теперь пришла очередь корзинки: Кедвин достала плошку с маслом, смазала щеколду, чтобы не скрипела, и выскользнула на бастион. Прислушалась — тишина, отошла от двери, оглядела окна замка — света нигде видно не было. Женщина перевела дух: первые шаги сделаны, теперь самое сложное. Дождь ослабел, но тучи не давали пробиться луне. Впрочем, она знала площадку бастиона прекрасно. Альбрехт когда-то показал ей колодец и лабиринт, потом она проходила этой дорогой и в одиночку.

Убедившись, что на бастионе никого нет, Кедвин нажала нужный камень в стене, услышала негромкий звук, донесшийся от колодца, и поняла, что шлюз сработал как надо, и вода уходит. Она взобралась на ограждение водоема и начала спускаться внутрь него по винтовой лестнице. Приходилось быть очень осторожной, ступая по обросшим илом ступеням. В том числе и для этого были полезны войлочные подошвы.

Наконец ее рука легла на цепь-перила, и она пошла смелее, хоть и по-прежнему в полной темноте. Только войдя в арку, за которой начиналась галерея, она зажгла фонарь. Свет пробежал по стенам и своду, лег на ровный пол. Первым делом Кедвин добралась до второго механизма шлюза, переключила воду, возвращая ее в колодец на бастионе, и продолжила свой поход. Сначала по тропке, огибавшей бездонную пропасть, затем по бесконечным галереям, то природным, то вырубленным в скале, протискиваясь под выступами, которые когда-то оставили строители лабиринта, и перебираясь через осыпи. Периодически приходилось закрываться от потревоженных ею летучих мышей.

Слабый свет, проникающий сквозь щели в стене одного из залов, сказал ей, что уже начинается утро. Под конец свежая осыпь напрочь перегородила дорогу к «подвалу монаха». Кедвин тихонько чертыхнулась и пошла в обход. Огромный зал, который Альбрехт звал «церковью», был цел, здесь обвалов не случилось. Свет фонаря упал на «алтарь» — страшную колонну из мешанины скелетов. Это когда-то давно, во время гуситских войн, в колодец сбрасывали трупы то гуситов, то монахов.

Кедвин заторопилась. Ицены[10] тоже любили похвастаться головами врагов, и много где по Европе церкви «украшались» человеческими костями, но эта колонна произвела на нее особо гнетущее впечатление еще в первое посещение зала.

Следом за «церковью» она все-таки вышла в «подвал монаха» — небольшую пещеру и тоже со скелетом. Через водяную завесу проникал слабый свет.