Пути и перепутья - [123]

Храбрая. К такой Тераи пожалуй что и наймется, чисто из интереса. И потому что не устоит против медовых локонов и голубых глаз.

— Вам повезло, мсье Лапрад упоминал, что планирует пройти как раз этим маршрутом. К вашему несчастью, он собирается взять с собой меня. Скажите, где вы остановились. Он зайдет к вам завтра. Как проспится.

— В «Мондиале». Но я, пожалуй, загляну на улицу Стевенсона и далее по списку.

— Вот уж чего вам не советую.

Она пожала плечами. На мои советы ей было начхать. К тому же я заметил у нее под курточкой небольшую выпуклость — пистолет.

Когда она ушла, я поднялся наверх и позвонил в бар «Черная лошадь», попросил дать трубку Тераи. К моему удивлению он ответил почти сразу.

Я рассказал ему о журналистке — с пистолетом на боку и фотокамерой в пуговице, фамилия которой по замечательной случайности совпадала с фамилией директора Межпланетного металлургического бюро. И о своих подозрениях насчет нее. Хотя это по большому счету были не подозрения, а твердая уверенность — она шпионка и с ней будут проблемы.

— Избавься от нее сразу, — сказал я. — Или держи накоротке, потому что иначе мы очень пожалеем. Кстати, она хорошенькая.

— Ну ты даешь, приятель. Я ведь женат, — весело ответил Тераи.

И это была правда. Он женился здесь, на Эльдорадо, на женщине из племени ихамбэ. Однако я ответил только:

— Ну-ну.

Положил трубку и сел изучать материалы по Стелле Гендерсон, двадцать четыре года, место рождения Нью-Йорк, Земля-1, место учебы — Сорбонна и так далее. Мне очень не хватало какого-нибудь местного аналога Большого всепланетного информатория, но и с тем, что имелось, можно было многое разузнать.

Разумеется, Тераи выбрал вариант «держать ее накоротке». Он был уверен, что если будет присматривать за дочкой большого босса, то это принесет больше пользы, чем если отпустит ее в свободное плаванье.

Я выкопал для него все, что мог. Стелла якобы рассорилась с отцом год назад из-за того, что ее прочили в жены какому-то деловому партнеру Джона Гендерсона. Устроилась работать в известную межпланетную газету, писала неплохие статьи, летала в опасные командировки. Она нравилась Тераи, я это видел. А вот нам с Лео она была неприятна.

Она, правда, попыталась подольститься ко мне, уронив «Так вы не родственник мсье Лапраду? Я думала, вы братья». Нас правда иногда считали родными. А Тераи однажды начал пытать меня, нет ли среди моих предков индейцев… Нет, отвечал я, не братья. Нет, не было.

— Вы неразговорчивы, — сказала она, пока мы пробирались вчетвером по каменистому плоскогорью — Тераи, Стелла, я и Лео. Никаких сопровождающих со стороны мы брать не стали. Ихамбэ, к которым нам предстояло попасть сначала, не слишком жаловали чужаков.

Неразговорчивый я отмолчался.

Подъем. Спуск. Камни из-под ботинок. Лента реки внизу, под скалой. Зеленая опушка древних, иссушенных ветрами гор. Зарево далеких вулканов. Абрисы снежных вершин. Мне дышалось легко, вольно. Лев Абалкин, которого я знал хорошо, вдруг разделился на двух совершенно разных людей. Один из них считал шаги, отмечал взглядом места для привалов и удобные уголки для засад, опасные языки оползней, высовывающиеся из-за камней над нашими головами, непрочный ледяной наст. Еще он так и эдак крутил в голове факты из биографии Стеллы Гендерсон и складывал их с тем, что знал о деятельности ММБ. Этот Лев Абалкин умел предвидеть опасность и сейчас пытался понять, как поведет себя корпорация, которой очень-очень нужны сокровища Эльдорадо. Что она сделает, чтобы получить лицензию на их неограниченную добычу. Она подослала шпиона, и высокопоставленного. Стало быть — что? Для выводов мне не хватало знаний о здешнем межпланетном праве. Но я представлял на месте Стеллы Максима Каммерера, и что-то начинало брезжить в голове. Шпионка тут не одна. Она должна сообщать кому-то свои сведения. А этот кто-то будет отправлять их по месту назначения — местному Рудольфу Сикорски. Тот наверняка уже знает о хитростях Тераи, его это бесит. Он боится Тераи, боится Эльдорадо, это чужеродная, неприятная и непонятная ему разновидность зла. Он хочет заменить ее своей разновидностью добра, и для этого ему нужно, чтобы зло стало явным, проявило себя. Руку дал бы на отсечение: он с удовольствием спровоцирует тут кровавый конфликт, а потом его дочь в своей газете расскажет об ужасных аборигенах, их жутких ритуалах, об угрозе всему живому. Угрозе человечеству — если только получится превратить межплеменную резню в такую вот угрозу. Для этого аборигены ни много ни мало должны пойти войной на Порт-Металл и перебить рудокопов. Или только начать это движение — он, местный Сикорски, уже будет наготове.

Первый Лев Абалкин во мне до дрожи пугался этих предположений, но он был стрелянный воробей и знал, что ничто не может быть реальнее страха, помноженного на желание нести миру свое добро.

А вот второй Абалкин… Что за дело ему было до всей этой политики, экономики, бредовых предположений! Внутри себя он пел. Иногда он пел вслух — и тогда Тераи подлаживался под мелодию, и мы на два голоса изобретали какую-то дикую дорожную песню. Никогда не думал, что его французский и мой русский могут так гармонично сливаться в одно целое.