Пути-дороги - [64]

Я тихо стояла возле двери, молча наблюдала за тем, с какой радостью мои коллеги разбирают все эти красивые добротные вещи, и невольно думала о том, что вряд ли среди этих вещей окажется что-нибудь подходящее для меня.

Кроме меня в коридоре оказались еще двое. Я подошла к ним, и мы разговорились. Одному из них на вид было года двадцать два — двадцать четыре, второй казался старше его лет на десять. Оба светловолосые, с голубыми глазами. Держались они исключительно спокойно.

Наконец очередь дошла и до нас. Я примерила самый маленький полушубок, выбрала себе галифе и сапоги поменьше размером, но все это оказалось слишком велико и болталось на мне как на вешалке.

Однако делать было нечего, пришлось надевать то, что было. С гордостью шла я по безлюдным московским улицам, сожалея в душе о том, что уже поздно и лишь редкие прохожие видят, как я шагаю по тротуару в военном обмундировании и полушубке, словно бывалая фронтовичка.

Дома меня с нетерпением ждали. Волнение и беспокойство достигли высшего предела, потому что отъезд был назначен на утро следующего дня.

Тетушка что-то пекла и жарила, а дядюшка занялся приготовлением вещей, без которых я, как ему казалось, не обойдусь на фронте. Он внимательно пересмотрел содержимое моего вещевого мешка и сразу же определил, чего именно в нем еще не хватает. Он считал, что у партизан должно быть все необходимое. Одной пары перчаток, как он полагал, явно мало, ведь я могу их промочить. Необходимы мне и галоши, одними кирзовыми сапогами никак не обойдешься — погода меняется так часто.

Я послушно соглашалась со всеми его предложениями и решительно запротестовала только тогда, когда тетушка во что бы то ни стало решила уговорить меня взять с собой красивый шелковый зонтик. Я вообще терпеть не могла зонтиков, ридикюлей и тому подобных вещей, которые нужно носить в руках и о которых следует постоянно помнить, чтобы где-нибудь не забыть или не потерять.

Когда тетушка с дядюшкой раз пять перетрясли мой вещевой мешок, они вдруг вспомнили, что в нем нет ни лекарств, ни бинтов. Моментально для меня была приготовлена импровизированная походная аптечка. Дядюшка вложил в нее самое редкое для того времени лекарство — стрептомицин, которое, по его словам, необходимо принимать по таблетке несколько раз в день при любой болезни, а в случае ранения — растолочь таблетку в порошок и присыпать им рану.

Когда сборы были наконец закончены, на улице занимался рассвет. Но на часок мы все же прилегли отдохнуть. Однако едва я уснула, как пришло время вставать. Утром в сопровождении дядюшки я направилась к зданию редакции газеты «Игаз со».

Подошли к входу. Дядюшка остановился и вынул из кармана старинные большие карманные часы, которые, несмотря на внушительный стаж, ходили точно и считались фамильной ценностью. Он протянул их мне со словами:

— Возьми! Партизанам, как я понимаю, очень важно знать точное время.

Я не без волнения приняла подарок дядюшки, понимая, что для него это немалая жертва, и обещала вернуться живой и отдать ему эту дорогую реликвию.

Когда мы вошли в редакцию газеты «Игаз со», ребята уже ждали нас. Все у моих товарищей блестело — и пуговицы, и пряжки, и лица. Тотчас же подъехал Золтан Ваш. Еще накануне мы узнали о том, что он будет сопровождать нас до Киева, где в то время находился Штаб партизанского движения Украины, которому и предстояло решить нашу дальнейшую судьбу. Ваш весело поприветствовал нас, а затем сказал, что мы отправляемся сегодня в полдень поездом, а до тех пор мы свободны и можем погулять по городу.

Мы спустились в метро. Ребята, разинув рты от изумления, рассматривали подземные дворцы — станции, украшенные мозаичными панно и скульптурами. На многих станциях мы выходили из вагона, чтобы осмотреть их, а на станции «Площадь Революции» поднялись наверх и вышли на улицу.

Кроме низкорослого Йошки Фазекаша и меня, все впервые видели Красную площадь. Фазекаш, будучи одним из руководителей трансильванских коммунистов, еще до войны, разумеется нелегально, был в Москве.

К Мавзолею Ленина, как обычно, стояла длинная-предлинная очередь, однако Золтану Вашу удалось сделать так, что нас пропустили без очереди. Я много раз бывала в Мавзолее, но каждый раз, когда я входила в эту усыпальницу великого вождя революции, меня охватывало сильное волнение.

Времени у нас оставалось мало, поэтому сразу же после посещения Мавзолея Ленина мы вернулись в редакцию за вещами. Наши вещевые мешки рядком стояли в коридоре. Утром до здания редакции мой мешок нес дядя, но потом я отобрала его: мне было стыдно перед ребятами, что вещи будущей партизанки несет кто-то посторонний. Пока я поднялась на третий этаж, мешок оттянул мне плечо. Стесняясь товарищей, я и на этот раз никому не позволила помочь мне, тем более что у каждого из них была своя ноша. Помимо личного снаряжения мы должны были тащить большой и тяжелый ящик из черных досок, в котором находилась портативная типография. Ящик был таким тяжелым, что двое с трудом снесли его по лестнице к автобусу.

В автобусе я постаралась сесть так, чтобы оказаться рядом с молодым русым и голубоглазым парнем, который вчера спокойно ожидал вместе со степенным мужчиной, пока молодые разберут снаряжение. Мы ехали к вокзалу. Я узнала, что парня зовут Пиштой Деканом. Он поинтересовался, как я попала в Москву. Я ответила, что родилась в Мако, а затем спросила, знает ли он, где это село находится.