Пути-дороги - [47]

На следующий день пленные венгры собрались на митинг. Я должен был выступить на нем. Выступление мое удалось. После меня выступил Золтан Ваш. Он рассказал военнопленным, что руководители Венгерской коммунистической партии, жившие в эмиграции, думают создать Венгерский национальный комитет. Большинство венгерских пленных офицеров, находившихся в Суздальском лагере, согласились с идеей создания такого комитета.

После этого нам было дано время на выбор кандидатов в национальный комитет. Кандидаты из своего состава на своем собрании выбирали членов комитета. В течение двух дней мы беседовали с прогрессивно настроенными офицерами. В Венгерский национальный комитет желательно было избрать высокопоставленных офицеров и генералов, которые пользовались бы в Венгрии большим авторитетом. В своей агитации основной упор мы делали на чувства национального самосознания и ненависти к нацистам. В последний день был избран комитет и его руководство. Все это закрепили соответствующими документами.

На следующий день мы вернулись в Красногорск. Подготовили место для расположения членов национального комитета, разработали план их работы».

Делегаты один за другим съезжались в Красногорский лагерь. Их набралось так много, что они не все разместились в лагере, часть их, главным образом офицеры, расположились в здании нашей школы. Делегаты были самые разные. Некоторые постоянно твердили о том, что они солдаты, а не политики. При нас, антифашистах, они переговаривались только шепотом, предполагая, что здесь готовят большевистских агитаторов. Если они случайно встречались с нами во дворе, то старались обойти стороной. Отдельные старшие офицеры после катастрофы под Воронежем осмелели настолько, что были согласны даже на разрыв с Гитлером, однако они и слышать не хотели о том, чтобы Хорти, их «верховный полководец», как они его называли, уступил свое место представителям венгерского Фронта независимости, который должен сформировать в Венгрии демократическое правительство.

Они мечтали о прекращении огня союзниками русских, более того, даже соглашались на то, чтобы венгерская армия отошла к своим границам, но втайне вынашивали план сдачи Венгрии и оккупации ее англосаксами.

Офицеры прожили в наших апартаментах несколько недель, и их в конце концов обуяло любопытство. Им захотелось узнать, какие же «тайные и преступные» науки мы здесь постигаем. Для этой цели они выбрали моего товарища Шандора Ковача Ихаса. Видимо, он приглянулся им своей внешностью: худой, с испещренным морщинами крестьянским лицом. Вот офицеры и решили, что из него-то они легко выудят все, что их интересовало.

Выбрав удобный момент, они остановили Шандора во дворе. Каково же было их изумление, когда Ихас очень вежливо объяснил им, что́ именно мы изучаем, а затем заговорил о политэкономии, философии, истории и венгерской литературе! Очень быстро офицеры сообразили, что с Ихасом им явно не повезло. Шандор обладал живым умом и железной логикой, в довершение всего он умел прекрасно вести дискуссию. Еще до войны, когда Шандор, находясь дома в селе, работал на помещика, он много читал, выпрашивая книги то у самого помещика, то в школе, где учился. Особенно хорошо он разбирался в том, что касалось земли и ее раздела между бедняками.

Приближалось время работы конференции. Создать венгерский национальный легион не удалось в основном из-за сопротивления высокопоставленных старших венгерских офицеров. Два пленных венгерских генерала, злым духом которых, по словам некоторых офицеров, был майор генерального штаба Чатхо, ради видимости согласились с предложениями, но на самом деле просто хитро ушли в сторону от ясного высказывания своей точки зрения. Заслушав доклады и выступив в прениях, делегаты разъехались по своим лагерям.

Среди делегатов конференции было немало офицеров и солдат, которые разделяли передовые, антифашистские взгляды. Заграничное бюро партии отобрало из их числа слушателей для второй антифашистской школы. Несколько человек сразу же переселились к нам в школу, среди них были лесник Дюла Уста, мой старый друг Миклош Рекаи, санитар лагерного лазарета Янош Маркович. Они усилили наш хор, особенно Мики Рекаи, у которого оказался хороший голос. Это был высокий стройный парень, очень веселый, готовый в любой момент оказать товарищу помощь. Все мы сразу же полюбили его.

На одном из семинаров — должен откровенно признаться в этом — я написал стихотворение «Не плачь, мама!». На следующий день, набравшись смелости, я показал стихотворение товарищу Рудашу. Прочитав его, он с улыбкой поздравил меня, а затем, сложив листок, сунул его себе в карман со словами:

— Сегодня я еду в Москву, передам его в редакцию «Игаз со». Пусть напечатают!

Похвала Ласло Рудаша окрылила меня, ведь обычно он был скуп на нее. Стихотворение и в самом деле напечатали в «Игаз со», чему я был бесконечно рад, так как впервые в жизни видел свои стихи напечатанными. После этого случая Рудаш не раз подбадривал меня, прося, чтобы я написал еще что-нибудь. Наши занятия в школе тем временем приближались к концу, и всех очень интересовало, куда нас направят после окончания школы.