Пути-дороги - [49]

Товарищи из венгерской эмиграции долго думали над этим вопросом, прежде чем обратиться к соответствующим советским органам с просьбой послать к советским партизанам специально подготовленных людей из числа венгерских военнопленных.

Отвечая на эту просьбу, секретарь Коминтерна товарищ Димитров задал вопрос:

— А не окажется ли среди посланных предателей? Ведь им достаточно будет сдаться первому попавшемуся гитлеровскому или венгерскому солдату.

Не было никакого сомнения в том, что венгерские партийные руководители, взяв на себя такую большую ответственность, сильно рисковали. Если бы в первой венгерской группе случайно оказался хоть один предатель, это помешало бы посылке на фронт новых групп венгерских антифашистов.

Золтан Ваш, несмотря на первую неудачу, связанную с тем, что старшие венгерские офицеры сорвали организацию венгерского антифашистского легиона, все же не отказывался от этой идеи. Эту неудачу он считал своей личной неудачей. Шел декабрь 1943 года, и вот теперь у Золтана в кармане лежал листок с девятью фамилиями. Вместо легиона всего-навсего девять человек, которые свободно могут разместиться вот в этом маленьком автобусе.

Тряхнув головой, Ваш открыл глаза и, чтобы поскорее отогнать от себя невеселые мысли, повернулся лицом к шоферу.

— Не слышали случайно, — спросил он с веселой улыбкой, — как появился в Красногорском лагере немецкий дирижер? Если не слышали, то расскажу… — И тут же, хлопнув себя ладонью по лбу, произнес: — Да, чуть было не забыл, нам ведь сначала нужно заехать на Большую Семеновскую, к дому номер тридцать один. Мне нужно сказать Еве Кардош, чтобы она к нашему возвращению из Красногорска была в редакции «Игаз со». Помните такую маленькую темноволосую девушку с большими глазами? Мы ее на прошлой неделе видели. Будет, как мне кажется, совсем неплохо, если этих девятерых парней встретит молодая красивая девушка, тем более что воевать им придется вместе. Ева будет в группе десятой.

Большинство наших выпускников уже разъехались инструкторами по различным лагерям, и в школу пришли слушатели второго набора.

Шел декабрь. Занятия в школе продолжались. Мы с Марци Сёни составляли программу новогоднего вечера. Время бежало быстро, и пора уже было приступать к репетициям. Я написал новогоднее стихотворение.

Однажды во время репетиции меня разыскал начальник лагеря. В руках он держал список. Зачитав фамилии нескольких товарищей, он сказал:

— Вызванных товарищей прошу приготовиться. Выезжаем через полчаса.

В тот же миг порядок в зале нарушился. Товарищи, фамилии которых назвали, бросились ко мне. Остальные окружили нас. В растерянности я уронил карандаш, а почти готовую программу вечера сунул в карман и побежал к себе в комнату собирать вещи.

Мне жаль было расставаться с Марци Сёни, Марковичем, Шандором Ковачем Ихасом. Что же касалось Марци, то мы с ним просто не могли представить себя друг без друга. Вещей у меня было немного, так что сборы были недолгими. Мои товарищи тоже быстро собрались. Когда дело дошло до наших книг, мы сначала растерялись, не зная, как быть с ними. Тут были и толстые тома «Капитала», и «Вопросы ленинизма», и другие книги. Брать их с собой или не брать? В конце концов мы решили оставить их товарищам — пусть пользуются. Мы догадывались, что едем не на инструкторскую работу в лагеря, а скорее всего на фронт, но точно об этом, разумеется, никто не знал.

Мы побежали прощаться с начальником школы профессором Янзеном, но его, к сожалению, не оказалось на месте. Попрощались с его заместителем, старым седовласым профессором, который принимал участие еще в Великой Октябрьской социалистической революции. Он произнес короткую речь, а в заключение сказал:

— Любите свою Родину так, как великий советский народ любит свою Родину — Советский Союз!

Тепло простились с нами Ласло Рудаш и Эржебет Андич. Эржебет, пожимая мою руку, сказала, что мне следует быть немного посерьезнее, так как в школе я показал себя чересчур веселым человеком. Ласло Рудаш, напротив, порекомендовал мне оставаться всегда таким же жизнерадостным, каким я был до этого.

Мы вышли из лагеря. В автобусе нас уже ждал Золтан Ваш.

Десятая

— Итак, я стала десятой по счету, — вспоминает Ева Кардош. — Позже я узнала, что это далеко не счастливое число: например, крестьяне платили церкви десятину, то есть отдавали десятую часть урожая; поденщики на уборке урожая, как правило, получали от хозяев десятую по счету копну в счет платы за свой труд. Видимо, поэтому при упоминании числа «десять» никто не радовался, поскольку тот, кто отдавал десятую часть, считал, что дает слишком много, а тот, кто получал, полагал, что ему слишком мало дают.

Для того чтобы стать десятой, мне пришлось из Мако приехать в Москву. И вот я с волнением и нетерпением жду встречи с незнакомой мне девяткой.

Мои первые воспоминания относятся к дому моих дедушки и бабушки, которые жили в Мако. Во дворе дома пестрели кучи песка и извести, потому что в одной из комнат жил квартирант, работавший в какой-то строительной конторе. Наша семья занимала второй этаж, где размещались просторная передняя и три комнаты. В передней стоял большой стол, за которым работали мой дед с двумя дочками: они шили шляпы и делали искусственные цветы для местных дам. Жизнь всей нашей семьи проходила в этой передней: здесь обедали, здесь же работали, ссорились, обменивались сплетнями и слухами. Мои тетушки были уже немолодыми, им давно пора было выйти замуж, но, как говаривала моя бабушка, кому нужна беднота, да еще в лице девки.