Пути-дороги - [21]

Вскоре мы уже были на советских позициях, но, к нашему огромному удивлению, не встретили там ни солдат, ни оружия. Пустыми стояли окопы. На траве блестела утренняя роса, не тронутая ногой человека. Куда же девались советские солдаты? Выходит, вся артиллерийская подготовка велась по пустым окопам? Спотыкаясь, мы брели вперед. Солнце уже поднялось над горизонтом и светило нам в глаза. Становилось жарко. Хорошо было бы остановиться и отдохнуть на нежной душистой травке.

И тогда откуда-то издалека вдруг послышался странный нарастающий гул. Не успел я поднять голову, как вокруг нас начали рваться снаряды. Била тяжелая артиллерия! Мощная советская артиллерия!

Куда ни посмотришь, всюду дыбится земля — впереди, с боков и за нашей спиной. Продвигавшаяся впереди пехота сразу же залегла. Вот и удалось полежать и отдохнуть на травке! Многие остались там лежать навеки.

Огонь все усиливался. Офицеры бегали взад-вперед, а в частях царила полная неразбериха. Со всех сторон доносились стоны раненых. Я переползал от одного к другому, и вскоре у меня кончились бинты.

Как долго продолжался этот ужас, не могу сказать.

— Назад, в окопы! — передавался из уст в уста приказ, но никто не знал, от кого он исходит. Мы повернули обратно на прежние позиции, но попасть туда можно было, только преодолев участок местности, на котором поставила заградительный огонь советская артиллерия. Это был настоящий ад.

Каждый думал только о себе, лелея единственную надежду — как можно скорее добежать до спасительных окопов, чтобы спрятаться от адского огня русской артиллерии. Наконец мы достигли цели, но многих недосчитались.

«Может быть, еще придут! — мысленно успокаивали мы сами себя, с огромным облегчением растянувшись на дне окопа. — Слава богу, пронесло! Но что будет дальше?»

В первые часы наступления мы, рядовые солдаты, видели только узкую полоску местности перед собой. Поэтому я приведу несколько выдержек из заметок капитана Даниэля Гёргени, который, находясь на КП дивизии, видел картину боя более масштабно. Тогда мы с ним еще не знали друг друга. Позднее, весной 1943 года, когда он в ходе отступления под Воронежем с отмороженными ногами попал в русский плен, а затем оказался в лагере для военнопленных № 27, где я уже работал санитаром в лазарете, мы хорошо узнали друг друга и даже подружились. Я не раз делал перевязку этому исхудавшему человеку. Но до тех пор еще много воды утечет в реке Дон, куда мы так стремились во время наступления 28 июня 1942 года.

«На следующий день на рассвете, — писал Гёргени, — земля содрогнулась от взрывов. Сорок орудий в течение получаса беспрестанно вели огонь по позициям противника. Потом наступила тишина. В три ноль-ноль наша пехота поднялась в атаку. В течение дня мы ждали ответного налета советской артиллерии, но его не было…

Четыре часа ночи. Край неба со стороны фронта багрово-красный…

Батальоны 9-й дивизии благополучно миновали проходы в минных полях и заграждениях. У 7-го немецкого корпуса, нашего левого соседа, дела тоже шли неплохо. Значит, советские войска начали отход, но мы еще не знали, какие позиции, передовые или основные, сдали нам русские. А ведь от этого будет зависеть, встретятся наши части с частями прикрытия или с основными силами обороняющихся.

Прошло всего несколько часов с начала наступления. Командир 9-й дивизии считал, что советское командование лишь отвело свои войска из-под удара нашей артиллерии. Когда же наступающие части подошли к окопам русских, русские оживились, ведя огонь из хорошо укрепленных огневых точек. Темп нашего наступления значительно снизился. Наша пехота натолкнулась на минные поля противника. Саперы выдвинулись вперед для проделывания в них проходов и борьбы с вновь ожившими огневыми точками противника…

Факты показали, что командир 9-й дивизии не ошибся. Очень скоро поступило донесение, что русские контратаковали наступающие части в районе Прудок, отбросили их и даже выбили кое-где с исходных позиций…»[5]

Я не ставлю перед собой цель подробно проанализировать перипетии боя 28 июня 1942 года, в ходе которого советские войска, сдерживая наступление венгерских и немецких частей, с боями организованно отошли к Дону. Вообще тяжелые бои в районе Тима и Старого Оскола всем хорошо известны. Наши подразделения тоже прошли через Старый Оскол, но участия в боях уже не принимали. Идя днем и ночью в течение недели форсированным маршем, мы так и не дошли до берега реки, который наши офицеры называли не иначе, как обетованной землей. Может быть, это молочная река с кисельными берегами? Может быть, тот, кто попьет из нее воды, возродится вновь? Если бы не надо было так спешить, можно было полюбоваться чудесной природой этих мест. Где бы мы ни шли, повсюду — неоглядные пшеничные поля, цветущие подсолнухи, причем размеры этих полей трудно себе представить.

В детстве угодья церковного имения в Уймайоре казались мне огромными, хотя и по длине и по ширине они не превышали нескольких километров. Здесь же мы шли порой полдня и даже больше, и все по одному и тому же полю широкой, проложенной повозками, минометными упряжками, беспорядочными группами пехоты и артиллерии дорогой, а полю все не было видно ни конца ни края. Один-два батальона терялись на нем, как иголка в стоге сена. Солдаты, в большинстве своем бедные крестьяне или батраки, нет-нет да и срывали колосок пшеницы, растирали его в ладонях и долго взвешивали в руке зерна. Некоторые клали зерна в рот и, задумавшись о чем-то, с хрустом разгрызали их.