Пути-дороги - [14]

— Мадам, не нужен ли вам вот такой парнишка?

— Не этого ли блондина вы имеете в виду?

— Именно его, — подтвердила мама.

— Можно будет поговорить: у нас как раз освободилось место ученика.

Не прошло и получаса, как мы уже обо всем договорились: я получил жилье, питание и одежду. Стирку белья мы брали на себя. Ввиду того что я окончил начальную школу, договор был заключен не на три, а на два с половиной года.

Работать я начал спустя две недели. Распорядок дня запомнить было нетрудно: открывалось кафе в шесть утра и закрывалось ровно в полночь. О свободном времени или выходном дне за все два с половиной года не могло быть и речи.

Хозяин держал одного старшего официанта и двух учеников. Когда кончался срок работы одного ученика, на его место брали другого, а сам он становился помощником официанта, который получал небольшую заработную плату. Правда, старший официант работал столько же, сколько и остальные, но зато получал с посетителей плату за напитки и безо всякого стеснения брал чаевые. В хорошем заведении за восемь — десять лет он зарабатывал столько, что мог купить или арендовать небольшую корчму.

Мы, ученики, делали все: от уборки помещения до чистки столовых приборов и мойки стаканов. Обслуживали мы и посетителей. Иногда, если их было много, нам помогал старший официант.

Одним из первых моих посетителей был кузнец из нашего села — веселый рослый человек, который очень любил поговорить о политике. Увидев меня, он сказал:

— Что я вижу? Хотел стать попом, а стал корчмарем! Но пусть это тебя не печалит, ведь между этими двумя профессиями, по сути дела, нет большой разницы: и поп и корчмарь живут за счет обмана народа. Поп проповедует пить воду, а сам пьет вино, корчмарь проповедует пить вино, но разбавляет его водой!

Свои обязанности я освоил быстро. В то время у нас, учеников, не было другого выхода: мы должны были либо смириться, либо уходить.

Что касалось меня, то я смирился, хотя поначалу мне было противно заниматься мойкой окон и уборкой, которую я всегда считал женским делом. Кроме всего прочего, я был очень самолюбив и болезненно переносил замечания, не говоря уж о физических наказаниях. За всю мою жизнь мама дала мне два шлепка, и только. Поэтому я старался работать так, чтобы не давать повода ни для ругани, ни для наказания.

Находиться в зале среди посетителей мне нравилось. Я любил наблюдать за людьми и их поведением. Теперь для этого у меня появились широкие возможности. В базарные дни, в дни ярмарок я с удовольствием смотрел на шумную красочную толпу, слушал яркую речь, веселые шутки, когда под влиянием выпитого вина у людей развязывались языки. Правда, сильно пьяных я не любил.

На площади перед рестораном «Зеленое дерево» стояли палатки сапожников, лудильщиков, торговцев готовой одеждой и галантереей. Часто около них пристраивались торговцы сладостями, церковной утварью, лошадьми, цыгане, нищие и всевозможные жулики.

Крутилась карусель, хлопали выстрелы воздушных винтовок в тире, слышались крики зазывал у игорных рулеток, заманивавших к себе деревенских зевак.

Иногда в толпе появлялись надменные, украшенные петушиными перьями жандармы. Они всегда ходили парами, и толпа молча расступалась перед ними.

По вечерам в ресторане «Зеленое дерево» играл цыганский оркестр. Цыганскую музыку я очень любил, и сам учился у деревенского цыганского примаша[3] и у своих товарищей по школе играть на скрипке. Мой ровесник цыганский мальчик Карчи Арваи был на удивление способным музыкантом. Почти полтора года мы учились с ним в одном классе. Из цыганского табора, раскинувшего свои шатры на краю села, вышел не один замечательный примаш. Некоторые из них дошли до Будапешта. Карчи Арваи вместе со своим старшим братом бросил школу, где учился уже в четвертом классе, и, даже ни с кем не попрощавшись, уехал в Будапешт. Карчи хотел стать примашом, а его брат — цимбалистом. В Будапеште они долгое время бедствовали, играли на улицах, на вокзалах, в поездах, потом все же закончили цыганскую музыкальную школу. Как раз в то время создавался оркестр Райко[4], в который приняли обоих братьев: Карчи — первой скрипкой, а его брата — цимбалистом. Спустя несколько лет они уже совершали гастрольные поездки за границу. Перевезли своих родителей в Будапешт. Карчи и его отец и были моими учителями игры на скрипке.

Дядюшка Лайош, небольшого роста старик, примаш оркестра «Зеленого дерева», умел создавать хорошее настроение у гостей. И поэтому по вечерам здесь частенько собирались компании любителей погулять. В таких случаях в полночь мы закрывали дверь, на окна опускали жалюзи, а внутри вовсю шла гулянка, которая нередко затягивалась до трех часов ночи. Само собой разумеется, что об отдыхе в это время не могло быть и речи, а утром в шесть часов, как всегда, нужно было снова открывать заведение. Поэтому мне постоянно хотелось спать. Много раз я засыпал стоя и падал среди игравших в карты или веселившихся гостей. Это вызывало у них веселый смех, а старший официант заставлял меня мочить голову под краном холодной водой и делать небольшую пробежку по двору.

Дважды я засыпал, сидя в туалете. Первый раз с трудом проснулся после громкого стука в дверь, во второй раз люди, подумав, что со мной что-то случилось, выломали дверь. Я же всего-навсего просто спал.