Пути-дороги - [126]

Постепенно мы расширяли радиус наших поисков и все дальше и дальше удалялись от места приземления, однако через два-три дня снова возвращались туда.

Однажды вечером судья из Саплонца снова пришел к пастуху. Он принес интересную весть.

Оказалось, что в селе расположился взвод немецких связистов, которые тянут связь в части. На гитлеровцев работают человек сто пятьдесят русских пленных, переодетых в немецкую форму, но только без знаков различия. Русские ходят без конвоя, но им строжайше запрещено покидать деревню.

Далее судья сказал, что он лично разговаривал с пленными. Они готовы убежать, но только не знают, где находится фронт и далеко ли до него.

Посоветовавшись между собой, мы решили написать пленным письмо на русском языке и передать его с судьей. В письме мы сообщили, что в лесах находятся партизаны, призывающие желающих присоединиться к ним. Упомянули мы и о том, чтобы они брали только надежных людей и по возможности достали у гитлеровцев оружие.

Судья согласился передать наше письмо русскому, которого он знал лучше других и которому доверял. Договорились и о месте встречи, если пленные примут наше предложение.

Все это дало нам повод остаться в районе приземления еще на некоторое время, хотя тогда мы уже не надеялись на встречу с нашими товарищами. Лично перед собой я мысленно поставил три задачи.

Во-первых, сделать все возможное, чтобы разыскать наших товарищей, потому что я не мог допустить и мысли, чтобы из четырнадцати человек остались в живых только трое.

Во-вторых, установить связь с Киевом, для чего нужно было достать питание к рации, или же установить связь с другой группой партизан-десантников, которую наверняка сбросили за это время, и через нее выйти на связь с Центром.

В-третьих, во исполнение полученного задания начать вести пропагандистскую и разведывательную работу, рассказывать местному населению о победах Советской Армии и о мощи Советского Союза, разоблачать ложь гитлеровского командования, призывать к саботажу и сопротивлению фашистским властям.

Одновременно с этим начать работу по созданию партизанской группы, достать оружие, чтобы можно было бороться с жандармами и гитлеровскими оккупантами.

Для выполнения второй и третьей задачи вовлечение русских пленных в нашу группу было как нельзя более кстати. Через два дня у пастуха снова появился судья, который сообщил нам, что он разговаривал с пленными и передал им наше письмо. Более того, он сказал, что через день или два он приведет с собой русского, с которым мы должны поговорить лично.

Договорились, что встреча произойдет возле столбообразной скалы, с вершины которой можно видеть Саплонц. От околицы села до скалы было метров триста — четыреста. Я через бинокль наблюдал за Фурманом и Банди, которые пошли на встречу с русским представителем. Фурман и Банди просидели возле скалы с утра до вечера, но русские, которых мы ждали, почему-то не пришли ни в этот день, ни на следующий.

А спустя несколько дней гитлеровские связисты вместе с русскими пленными ушли из Саплонца.

Тогда мы решили двигаться в юго-восточном направлении, чтобы выполнить второе и третье задание.

Вечером мы снова зашли к дядюшке Брейку, нашему другу, чтобы попрощаться с ним. Старик угостил нас хорошим ужином, за которым мы не столько говорили, сколько слушали. На сердце у нас было тяжело, ведь мы так ничего и не узнали о судьбе своих товарищей.

Вдруг кто-то дотронулся до моего локтя. Это был Флориш. Он сделал мне знак, чтобы я отошел в сторонку, так как он хотел поговорить со мной. Мы отошли. Я не имел ни малейшего представления, о чем парень хочет поговорить.

Старый Брейку и Флориш с ранней весны и до поздней осени жили здесь, высоко в горах, где никто не стеснял их свободы. Они, по сути говоря, даже отвыкли от самого села, где жандармы вмешивались в частную жизнь каждого человека.

— Я хочу пойти с вами, — тихо, чтобы никто не слышал, сказал мне Флориш.

Я с удивлением посмотрел на парня, который до сих пор почти никогда ни о чем не говорил, а только сидел и слушал, что говорят другие. Отказать ему я не смог — столько решимости было в его взгляде и словах.

И все-таки мне нужно было подумать. Я спросил Флориша, представляет ли он, какой опасности будет подвергаться у нас. Кроме того, что скажет старый Брейку, когда узнает о его решении.

Флориш сказал мне, что в сорока километрах отсюда живет его мать — вдова, он, единственный сын, уже год не видел ее. В горах он живет с двенадцатилетнего возраста. Со стариком он уже говорил об этом, и тот не только не возражает, но даже говорит, что таким молодым парням самое время идти в партизаны.

Вечером, когда мы простились с пастухом, Флориш пошел с нами. Все его вещи были на нем, а в руках он держал двухметровую палку толщиной в руку, которая была для него незаменимым помощником, а в случае необходимости — оружием.

Двигался Флориш свободно и уверенно даже в ночной темноте.

В горах и на плато нам встречались пастухи и лесорубы. Однако, прежде чем подойти к ним, мы внимательно осматривали местность в бинокль, чтобы не напороться на жандармов или солдат. Часто Флориш выполнял у нас обязанности разведчика: он подходил к пастухам, затевал с ними разговор и, если не было опасности, давал нам знак подойти.