Путевые впечатления. Юг Франции - [6]

Затем она велела мне запомнить как следует день, час и место, когда мне были переданы эти бумаги; на этом разговор закончился, и я удалился с пакетом в руках, оставив королеву в галерее.

В субботу, в десятый день того же ноября-месяца, в час пополудни, королева Швеции прислала за мной одного из своих камердинеров, сказавшего мне, что Ее Величество призывает меня к себе; я зашел в свой кабинет, чтобы взять порученный мне пакет, так как подумал, что королева послала за мной с целью получить его обратно, а затем последовал за камердинером, который повел меня к дверям донжона и велел мне войти в Оленью галерею; едва мы вошли туда, он закрыл за нами дверь столь поспешно, что я был этим весьма удивлен. Увидев в глубине галереи королеву, беседующую с одним из своих приближенных, которого называли маркизом (позднее я узнал, что это был маркиз де Мо-нальдески), я направился к ней. После того как я отвесил поклон, королева в присутствии маркиза и еще трех человек, находившихся рядом, довольно громким голосом потребовала пакет, доверенный ею мне. Двое из этих людей стояли в четырех шагах от Ее Величества, а третий находился рядом с ней. Королева обратилась ко мне с такими словами: “Отец мой! Верните мне пакет, который я вам дала ”. Я подошел к ней и подал ей пакет. Королева взяла его в руки, некоторое время рассматривала, затем открыла и вынула оттуда несколько писем и документов; показав эти бумаги маркизу, она, храня уверенный вид, зачитала их суровым голосом и спросила, узнает ли он письма. Маркиз стал отрицать это, однако побледнел.

“Не угодно ли вам взглянуть на эти письма и документы?” — спросила она его, хотя, по правде говоря, это были всего лишь копии, собственноручно переписанные ею. Дав возможность вышеупомянутому маркизу подумать некоторое время, она вынула из-за корсажа оригиналы, показала их ему, назвав его предателем, и заставила его признать принадлежащий ему почерк и подпись. Она задала ему много вопросов; он, оправдываясь, отвечал как только мог, сваливая вину на других. Наконец он бросился к ногам королевы, моля ее о прощении; в ту же секунду трое находившихся там людей обнажили свои шпаги, которым суждено было опуститься в ножны лишь после казни маркиза.

Маркиз поднялся и стал водить королеву то в один конец галереи, то в другой, по-прежнему умоляя выслушать его и принять предъявляемые им оправдания. Ее Величество никоим образом не возражала и, напротив, стала слушать его с большим терпением, не выказывая ни раздражения, ни гнева. Но вскоре, хотя маркиз все еще настойчиво просил выслушать его и понять, она повернулась ко мне и сказала: “Отец мой! Смотрите и будьте свидетелем!” После этого, опираясь на эбеновую трость с круглым набалдашником, она подошла к маркизу и добавила: “Будьте свидетелем, что я дала этому предателю и изменнику время, какое он хотел и даже больше, чем мог бы пожелать оскорбленный человек, чтобы оправдаться, если это возможно”.

По настоянию королевы маркиз передал ей бумаги и два или три связанных вместе маленьких ключа, вынув их из кармана, при этом на пол выпало несколько серебряных монет. Хотя беседа длилась более часа, объяснения маркиза не смогли удовлетворить Ее Величество; королева приблизилась ко мне и сказала громко, но твердым и спокойным голосом: “Отец мой! Я удаляюсь и оставляю этого человека с вами; подготовьте его к смерти и позаботьтесь о его душе”.

Даже если бы этот приговор касался меня, я не мог бы испугаться в большей степени. При этих словах королевы маркиз бросился к ее ногам; я тоже опустился на колени перед ней, умоляя ее простить бедного маркиза, но она ответила мне, что не может этого сделать, так как этот человек виновнее и преступнее тех, кого приговаривают к колесованию; что, как известно, она сообщала ему, как верному подданному, о самых важных своих делах и самых тайных своих помыслах; королева добавила, что не хочет попрекать его теми благодеяниями, какие она оказывала ему и какие превышают все то, что можно было бы сделать для брата, всегда, впрочем, его таковым считая, и что палачом ему будет его собственная совесть. После этих слов королева удалилась, оставив с маркизом меня и трех людей с обнаженными шпагами, намеревавшихся совершить казнь. Едва Ее Величество вышла, маркиз бросился к моим ногам, настойчиво упрашивая меня пойти следом за королевой и вымолить для него прощение. Трое вооруженных людей убеждали его исповедаться, подгоняя его шпагами, но не прикасаясь к нему; я же со слезами на глазах призывал его просить прощение у Господа. Старший из трех стражников сам пошел за королевой просить ее помиловать несчастного маркиза, но вскоре он вернулся опечаленный, так как Ее Величество приказала ему поспешить, и, плача, сказал: “Маркиз! Подумайте о Боге и о вашей душе, ибо вам предстоит умеретьГ При этих словах маркиз словно обезумел; он снова бросился к моим ногам, заклиная меня еще раз пойти к королеве и умолять ее о прощении и помиловании, и тогда я пошел. Ее Величество сидела в своей комнате; лицо ее было спокойно и не выражало никаких чувств; я приблизился к ней и, припав к ее ногам, со слезами на глазах и рыданием в сердце принялся молить во имя страданий и ран Иисуса Христа проявить милосердие и простить маркиза. Королева дала мне знать, сколь она огорчена тем, что не может выполнить моей просьбы, ибо вероломство и злонамеренность, какие было угодно проявить в ее присутствии этому несчастному, лишают его всяких надежд на помилование и прощение, и добавила, что колесованию зачастую подвергают тех, кто заслуживает такой казни в меньшей степени, чем этот предатель.