Путешествие вокруг света - [68]

30 марта с корабля поймали пеликана. С 31 марта по 2 апреля мы лавировали между 34° и 35° сев. широты и 194° и 195° зап. долготы против северного ветра и течения в темно-зеленом море. Морских птиц нам встречалось мало, зато было множество китов. Хотя Каду и знал о них (нам самим довелось видеть кашалота у рифов Радака), тем не менее он наблюдал за ними с огромным интересом.

3 апреля высланная с корабля шлюпка загарпунила луна-рыбу (Tetrada mola)^{184}, неподвижно лежащую на поверхности моря. Она на много дней обеспечила всю команду ценной свежей пищей. Мясо у нее жестковатое на вкус и напоминает рачье. Помня о подозрительном сходстве этой рыбы со считающимися ядовитыми видами иглобрюхих рыб, мы бросили печень и внутренности свинье. Вокруг судна резвились киты. На поверхности, в местах, где они выпускали воду, появлялись гладкие, зеркальные пятна ворвани.

4-го при северном ветре мы взяли курс на восток. Над «Рюриком» кружила цапля, сопровождавшая нас некоторое время. Пролетало много морских птиц. Мимо нас проплыли плавник и связанный веревками бамбуковый крест. Видели трех луна-рыб.

5-го утром загарпунили еще одну такую рыбу. Ее тело сильно светилось; даже несколько дней спустя кость, которую я сохранил, так светилась, что темной ночью около нее можно было разглядеть время на часах. Почти весь день был штиль. На море появлялись красные пятна, подобные тем, какие мы наблюдали 6 июня 1816 года в этом же море, но несколько западнее, что объяснялось скоплениями красных рачков. Вечером свежий ветер с юга стал крепчать; мы шли на всех парусах.

9 апреля, после того как в течение четырех дней мы плыли при переменном ветре, не производя полуденных: наблюдений, выяснилось, что южное течение сместило нас примерно на 1° севернее нашего курса.

Капитан Коцебу пишет: «13 апреля было тем ужасным днем, когда рухнули все лучшие мои надежды. Мы находились под 44°30' сев. широты и 181°8' зап. долготы. Уже 11-го и 12-го дул жестокий ветер и шел снег и град; а в ночь с 12-го на 13-е поднялся страшнейший шторм; сильные волны вздымались на такую высоту, которую мне прежде не приходилось видеть. «Рюрик» качало неимоверно. С наступлением ночи шторм усилился настолько, что отрывал гребни вздымавшихся волн и гнал их в виде густого дождя по поверхности моря. Я только что сменил лейтенанта Шишмарева на вахте; кроме меня на палубе находились еще четыре матроса, из которых двое держали руль; остальную команду я послал для большей безопасности в трюм. В 4 часа, только успел я удивиться высоте одной ревущей волны, как она внезапно ударила в «Рюрик», сшибла меня с ног и лишила чувств. Очнувшись, я ощутил жесточайшую боль, но ее заглушила горесть, которая охватила меня при взгляде на корабль, казавшийся близким к гибели, которая была бы неминуемой, продлись шторм хотя бы еще час. На корабле не было местечка, которому эта страшная волна не причинила бы вреда. Сперва мне бросился в глаза сломанный бугшприт; можно себе представить, какова была сила волны, одним ударом переломившей дерево в 2 фута в диаметре; потеря эта была тем ощутимее, что обе оставшиеся мачты не могли больше сопротивляться сильному метанию корабля во все стороны, а после утраты их нельзя было бы помышлять о спасении. Эта исполинская волна сломала ногу матросу; одного унтер-офицера сбросила в воду, но он спасся, проявив большое присутствие духа, сумев ухватиться за свесившуюся с корабля веревку; штурвал был сломан; оба матроса, державшие его, сильно пострадали; сам я ударился грудью об угол, и жестокая боль вынудила меня оставаться несколько дней в постели. В этот ужасный шторм меня радовало неустрашимое мужество наших матросов; ничто не могло бы спасти нас, но, к счастью мореплавателей, такие страшные штормы никогда не длятся долго»^{185}.

Хорис, описывая эту часть путешествия, отстает на один день. 15 апреля я сделал следующую запись в дневнике: «В пятницу 11 апреля начался самый сильный шторм из всех, которые были доселе, огромные волны поднимались ввысь. В ночь на субботу (с 11-го на 12-е) одна из них сломала бугшприт. Шторм продолжался и в воскресенье. Лишь в понедельник в каюте посветлело. Вечером ветер опять перешел в шторм. 15-го штормило с прежней силой, однако в каюте было по-прежнему светло. Оказывается, выпал первый снег. В эти дни удалось многое узнать от Каду и т. д.».

Когда волнение стихло, капитан приказал измерить Уровень воды в трюме, чтобы узнать, нет ли течи. Для этого в одно из отверстий для откачки воды надо было опустить лот, и это поручили сделать молодому унтер-офицеру, который не отличался особой смелостью. Он испугался, побледнел, ибо ему показалось, что в трюме полно воды, о чем он и доложил капитану. Стали тщательно выяснять: намокла ли только веревка, или вода просочилась в отверстие? Оказалось, что внутрь судна вода все же не проникла.

Среди своих бумаг я не нашел нескольких стансов, сложенных в часы вынужденного безделья. Могу вспомнить лишь один из них, который и приведу здесь ради курьеза. Ведь не так уж много стихов пишется по-немецки на Уналашке или близ нее.