Путешествие вокруг моего черепа - [26]

Но ни одна из них не воспринимает непосредственно – в форме мук или наслаждений – то, что происходит вовне, в Неведомом мире.

Даже те центры, которые имеют отношение к Невероятному и Фантастическому, не подозревают, что вовлечены в некий процесс: они не знают, что малое звено, которое лопнуло где-то в цепи и собирается выпасть, неуловимой, микроскопической вибрацией привело в движение всю мощную цепь, частью которой оно является, – подобно тому как отлетающая крохотная электрическая искра сотрясает вокруг себя весь Земной шар и всю атмосферу. И цепь восстает сама того не ведая и не желая – против нарушения непрерывности. Жизнь, стремящаяся к четким формам, та самая, что гасит отдельные человеческие жизни и порождает новые, дабы обеспечить естественный жизненный процесс, теперь вся, целиком и полностью восстает против этого лишенного формы вмешательства извне; судя по всему, я – малая живая клетка – для чего-то нужен ей и она не намерена отдавать меня даром. Весь род, вместо того чтобы пожрать гибнущего, встает на защиту индивида, который сам столько раз выступал в его защиту.

Однако намерение это становится осознанным лишь в избранных.

Поутру из Зуглигета бредет к Будапешту недовольный рабочий. У ребенка подскочила температура, он хныкал, жалуясь, что болит горло. «Зашел бы в детскую больницу, – пристала к мужчине с ножом к горлу жена, – все одно по пути, да спросил бы у доктора, когда мне завтра прийти с мальцом».

У работяги нет ни малейшей охоты тащиться в больницу, ему бы сейчас в распивочную да опохмелиться палинкой, но ежели уж произвел ребенка на свет божий… на кой шут, спрашивается?., мало разве, что согласился на бабе жениться? Повесил колоду себе на шею, а теперь вот мучайся… Работяга недовольно бурчит себе под нос, ерзая на деревянной лавке амбулатории, рядом чей-то ребенок с забинтованной головой ревет так, что всю душу переворачивает, и перед доктором – серьезным мужчиной с гладко выбритым, красивым лицом – он предстает, уже исполненный страха и почтения. А вам что здесь нужно, уважаемый?… Ваше благородие, господин доктор, у мальчонки нашего… Ладно, потом расскажете! Где ваш ребенок?… Дак ведь я его не взял с собой, мать приведет завтра, коли на то будет ваша милость… Как по-вашему, я – врач или подзорная труба? Придется вам сбегать домой и привести ребенка сюда… где вы живете?… Ах, в Зуглигете?… Хм, обождите… пожалуй, после обеда я сам к вам загляну… Кто следующий – заходите!

После амбулаторного приема, торопливо направляясь в палаты к больным, врач мимолетно улыбается. Чудной народ эти бедняки, взять хотя бы этого рабочего: сам явился, а больного ребенка дома оставил. Другой пациент как-то очень занятно выразился: сделайте, говорит, мне «просвещение внутренностей». Да, я же хотел записать это для памяти и рассказать потом Фрици К… ба, как же я кстати вспомнил, надо бы с ним повидаться… вечером по пути в Зуглигет загляну в кафе «Централь», он имеет обыкновение сидеть там… впрочем, какое там кафе, ведь с Фрици, кажется, что-то приключилось… Дюла мимоходом упоминал об этом… неужто и впрямь дело плохо?… Надо немедленно позвонить Дюле, помнится, он говорил, что вскоре должен получить результаты обследования… Барышня, прошу соединить меня с городом… Дюла? Это Геза… Я хотел поинтересоваться, как обстоят дела у Фрици К… Да… да… ах вот оно что! Выходит, весьма серьезно. Что-что? Кому ты собирался звонить?… Значит, вы устраиваете встречу?… Ясно… пусть будет половина пятого… А я-то решил было к нему наведаться… стало быть, он в санатории, хорошо, что ты меня предупредил… Тогда к половине пятого я тоже подъеду… Кто бы мог подумать, ведь он сроду ничем не болел!.. Ну ладно, благодарю тебя, до свидания.

На проспекте Андраши некий торговец, стоя в дверях своей лавки беседует со свояком. Какая сейчас торговля, что ты! Ну и времена пошли, скажу я тебе, даже эти шерстяные галстуки спросом не пользуются, а ведь поначалу шли нарасхват… писатель тот собирался закупить у меня полдюжины, да что-то не видать его вот уже два месяца, говорят, голова у него распухла… Оно и немудрено, в наше время у кого хочешь голова от забот пухнет.

В половине второго отходит автобус на Вену. Супружеская чета прощается перед отъездом. Поторопись, милая, а то не успеешь сесть, куда ты там уставилась? Английский самолет, смотри, как низко летит, эти пилоты прямо какие-то очумелые, ну не грешно ли так испытывать судьбу, того гляди за крыши заденет… И вправду… да, кстати, не забудь позвонить Аранке в клинику… Что сказать о Фрици? Скажи, что все же лучше ей было бы… впрочем, не говори ничего, судя по всему, она совсем не информирована… хотя нет, намекни ей как-нибудь поосторожнее, чтобы она мне позвонила… ну, до свидания, Ольга… до свидания, Енэ, береги себя…

На заводах Круппа работа сегодня началась с шести утра: здесь приступили к производству новых орудий к самолетам.

Но где-то в Гельсингфорсе некий механик в поте лица трудится над новым прибором – знаменитый хирург сделал ему заказ… новшество на первый взгляд кажется незначительным, но все же новшество… Хирург этот в последние годы специализируется исключительно на операциях мозга, вслед за успехами американского первопроходца эта область хирургии достигла расцвета. И теперь профессор вот ведь до чего додумался: что, если хирургический скальпель мог бы двигаться, свободно поворачиваться в рукоятке? Тогда его можно было бы согнуть под углом, подвести под мозжечок, не вынимая его из черепной коробки. Профессор решил освоить сложнейший, ультрасовременный тип операции – это было бы новое слово в хирургии… Нож должен быть острым не только снизу, но и сверху, и свободно помещаться среди зажимов кровеносных сосудов… Мастер усердно трудится, равномерно взвизгивает точильный станок, шлифуя инструмент, а нож, мелодично позвякивая под точилом, становится все острее и острее.