Путешествие вокруг моего черепа - [19]

Необходимо что-то сделать, отвести от себя подозрение, пока другие не начали действовать вместо меня. Пора предпринять какие-то шаги, хотя я с большим удовольствием предпочел бы киснуть в полумраке, где так хорошо, где не надо ни о чем думать.

Я наношу визит милому, задумчиво-рассеянному Дюле, выбрав его из числа своих прочих приятелей-медиков, поскольку он блестящий ученый и наиболее осторожный, скептически настроенный врач. И впрямь, он встречает меня радушно, без какой бы то ни было скованности, наверняка ему ничего не известно обо мне, иначе бы он сказал. Мы ведем шутливую беседу; входит Эльза, его супруга, я всячески стараюсь развлечь ее, досадуя на ее молчаливость.

– Кстати, Дюла, не мог бы ты обследовать мне желудок и легкие, ну и заодно проверить кое-какие рефлексы? Последнее время у меня частенько побаливает голова, а ведь я уже две недели как бросил курить. И потом, представь себе, с глазами у меня…

– Да, да, знаю… то есть… ты уже упоминал об этом. Хорошо, что ты заговорил сам, – я как раз думал, что тебе непременно следовало бы обратиться в больницу на улице Фалька, профессор Р. уже ждет тебя… Вернее, если хочешь, я могу прямо сейчас позвонить ему.

Проходит минута, прежде чем я оказываюсь в состоянии заговорить.

– Не утруждай себя, если он и без того меня ждет. Я обязательно к нему наведаюсь.

В прихожую меня провожают всем семейством. Я оживленно разговариваю с детьми, а сам при этом все время пытаюсь вспомнить, когда это я обмолвился Дюле о заключении окулиста. Нет, я абсолютно уверен, что ни словом не обмолвился ему на этот счет!

Мой секретарь Денеш не то чтобы без всякого повода, но тем не менее неожиданно напоминает мне, что срок моего страхового полиса истек, надо бы спешно раздобыть денег… ведь что ни говори, а жаль, если пропадут внесенные вклады.

В пять часов вечера я сижу, в приемной профессора Р. на улице Микши Фалька. Профессор – добродушный, уравновешенный мужчина с мягкими чертами лица; не знай я, что это превосходный ученый, я бы принял его за главу какого-нибудь преуспевающего коммерческого предприятия. Лишь молчаливая сдержанность выдает в нем врача-профессионала. Он ни словом не упоминает, что ждал меня. Велев раздеться догола, он долго осматривает меня, проверяет чуть ли не с десяток рефлексов: колет иглой, щекочет меня, заставляет ходить, поднимать руки и ноги. Сердце мое начинает колотиться спокойнее, уверенность в себе возрастает все больше по мере того, как профессор удовлетворенно бормочет: «Реакция отрицательная… отрицательная…» Еще бы не «отрицательная», покажите мне другого человека, который бы так уверенно расхаживал с закрытыми глазами!

И вдруг я вспоминаю, что успел побывать в лаборатории у Б. – другого Дюлы из числа моих добрых друзей, – где мне сделали рентгенограмму черепа, и говорю об этом профессору Р.

– Как же, как же, снимки уже у меня, – поспешно кивает он.

– Ах вот оно что, значит, они уже у вас!.. Ну и как, есть на снимке затемнение?

– Нет. Но мы посмотрим повнимательнее…

– Если затемнения нет, зачем же еще рассматривать повнимательнее… Кстати, если я не ошибаюсь, то, не считая увеличенного застоя в глазном дне, все данные обследования вы нашли отрицательными?

– Да, верно…

– Значит, нигде никаких признаков…

– Вот разве что дисметрия… над этим, пожалуй, стоит призадуматься… Во всяком случае, завтра соблаговолите явиться снова.

«Во всяком случае, завтра» я и не думаю являться. Не нравится мне этот человек. У меня такое впечатление, будто он невзлюбил меня. Остальные все вон какие доброжелательные, отзывчивые, ласковые, они верят в меня и если видят, что результат исследования отрицательный, то радуются, а не стараются докопаться поглубже, переживают вместе со мной, надеясь на успех. Этому же явно хочется, чтобы все обернулось неблагополучно, и он не успокоится, пока не обнаружит хоть какую-нибудь зацепку. Типичный сыщик по натуре Ему подавай сплошь положительные результаты, вот и выходит, что он пристрастен к болезни за счет здоровья. Нет, этот врач ко мне не расположен. Чувствует, что мне необходимы люди с интуицией и решил отогнать их от меня прочь, он распахивает окно там, где и без того хорошо видно: не усвоил такой простой истины, что чрезмерно яркий свет может так же обмануть зрение, как и полная темнота.

Утром в кафе мой друг Лайош Надь удивленно смотрит на меня когда я возвращаюсь из телефонной кабины.

– Ты не стал разговаривать?

– А там никого и не было.

– Но ведь тебя и не подзывали к телефону…

– Как – «не подзывали»?… Ты разве не слышал?

– Я ничего не слышал.

Ага, понятно… ведь это я сам собирался позвонить Дюле. Не знаю, с чего я взял, будто мне звонят, причем настойчиво, нетерпеливо.

– Это ты, Дюла?

– К твоим услугам.

– Видишь ли, я слышал, будто готовы мои снимки черепа.

– Да.

– И что, в мозгу нет затемнения?

Совсем крохотная заминка, но от меня она не ускользает.

– Нет.

Теперь я выдерживаю небольшую паузу, затем перехожу на шутливый тон, в духе шарад и загадок, страстными любителями которых являемся мы оба.

– Хочу кое-что спросить у тебя, Дюла.

– Изволь.

– Если бы затемнение в мозгу было обнаружено, ты сказал бы мне сейчас об этом?