Путешествие в страну миражей - [6]

Бродят в репетекских саксаульниках странные ежи с большими ушами, бегают по песку «пустынные белки» — суслики и скороходы-тушканчики, прячутся в пучках селина дикие барханные коты и пятнистые кошки. Водятся здесь дикобразы, волки, лисицы, шакалы, даже джейраны. Видов много, образ жизни один — ночью охотятся, днем спят…

В Репетеке учтен и изучен чуть ли не каждый обитатель заповедника. Но еще и теперь ученые не перестают задавать себе недоуменные вопросы: как звери обходятся без воды? Как спасаются от невыносимой дневной жары? Исчерпывающих ответов на эти вопросы еще не найдено…

В раскрытую настежь дверь веранды виднелось поголубевшее к вечеру небо. Обычный дневной ветер пустыни заметно ослаб, и листья, загородившие вход, были почти неподвижны. Наступало самое благодатное время в пустыне, «время людей», как выразился один из сотрудников станции. Я ходил по коридорам, по тихим аллеям и вспоминал все, что знал прежде о Репетеке и узнал теперь.

Точная дата, когда возник вопрос о создании этого научно-исследовательского учреждения, — 8 мая 1909 года. Шло заседание Лесного общества, и мало кому известный тогда лесовод В. А. Дубянский докладывал о генетических типах песков. Это было время, когда русская наука впервые всерьез столкнулась с коварством пустыни. Надо было остановить пески, наступавшие на оазисы, упорно засыпавшие незадолго перед тем построенную Закаспийскую железную дорогу.

Весной 1912 года Русское географическое общество поручило Дубянскому выбрать место для создания первой в стране песчано-пустынной станции. Тысячи километров прошел ученый по бездорожью, прежде чем остановился здесь, в Репетеке, где нашел комплекс наиболее типичных пустынных ландшафтов.

Задачи станции формировались лаконично и убедительно: взять от пустыни максимум того, на что она способна, обеспечить человеческие условия людям, которые живут и во все большем числе будут жить здесь, чтобы люди могли отдохнуть в тени, попить хорошей воды и поесть овощей, чтобы песок не засыпал дома и дороги, чтобы здоровью не грозили местные болезни…

Так, грубо говоря, формулируются задачи станции и теперь. Репетек, занимающийся комплексным изучением и освоением пустынь, известен всем пустыноведам мира. Сюда, в единственный в Советском Союзе пустынный заповедник, каждый год приезжают ботаники и зоологи из Москвы, Ленинграда, Киева, Новосибирска, Смоленска и, конечно, из многих других городов страны. Здесь нередки гости из-за рубежа. Высокую оценку состояния заповедника и работ, проводимых на песчано-пустынной станции, дал недавно побывавший здесь президент Международного географического союза профессор Сорбоннского университета Жан Дрэш…

В ту первую мою ночь в пустыне я долго не мог уснуть, лежал на койке в саду, смотрел на низкие звезды и слушал неестественную, оглушающую тишину, какой не бывает ни в городах, ни даже в деревнях обжитой Центральной России.

Рассвет только засвечивал небо, когда я проснулся. Сразу вспомнил, как однажды встречал рассвет на развалинах древнего города Нимфея под Керчью. Солнце всходило над морем, розовое и тихое. Неподвижная перламутровая вода лежала до горизонта. По этой глади, то выныривая, то исчезая и не оставляя никаких волн, плыли вдоль берега три дельфина. И вспомнил мысль, родившуюся в тот момент, что если когда душа и способна породниться с новой красотой, так только на рассвете.

Наскоро ополоснув лицо под краном, я пошел за железную дорогу, туда, где подпирали зарю темные горбы пустыни. Я торопился: хотелось встретить восход, сидя в первобытном уединении на вершине бархана. Чтобы никакие звуки не нарушали философской сосредоточенности. Чтобы хоть на миг почувствовать себя единственной на весь свет живой клеточкой великой Праматери Природы.

Пустыня была серой, монотонной, и печально поникшие песчаные акации на склонах барханов казались самыми живописными в этом одноцветном уснувшем мире. Я выбрал бархан повыше, взобрался по его крутому осыпающемуся склону, сел на вершине и стал ждать восход. Песок был холодным, и воздух тоже казался таким прохладным, что пришлось накинуть на плечи пиджак. Вчера эта обязательная часть одежды любого северянина весьма досаждала. В пиджаке было нестерпимо жарко, а оставить его где-либо я не мог, потому что в карманах лежали документы и записные книжки. Уходя в пески, я захватил пиджак исключительно по этой же причине и всю дорогу нес в руках, но на вершине бархана пришлось вспомнить о его прямом назначении. Я знал, что это самообман, что температура воздуха никак не меньше двадцати градусов, но перегретая вчерашней жарой кожа знобко вздрагивала при малейшем ветерке.

Небо казалось необычно большим и глубоким, и одинокие звезды, ярко горевшие в нем, только подчеркивали бездонность высот. Мне подумалось, что это, наверное, не случайно, что так много великих астрономов родилось именно в пустыне. Древние египтяне измеряли небо, словно свои поля, с поражающей точностью. А кому неизвестны здешние великие астрономы Бируни, Улугбек? Может, потому же и отшельники уходили именно в пустыню, что среди монотонности земли лучше думается о небе, о том великом, что скрывается за звездным пологом? «Привет тебе, небо! Привет вам, звезды-малютки! Вечно вы мерцаете в черно-синем небе и маните мое одинокое сердце, — писал Чижевский. — Мне порой кажется, что там, где в глубоких ущельях бесконечности приютились планеты, может быть, там такой же одинокий странник, обнажив голову, простирает руки к нам… и говорит те же вдохновенные, те же вечные слова изумления, восторга и тайной надежды…»