Путешествие в Эдем - [8]

Шрифт
Интервал

Да, реальность протянула мне руку именно в качестве объекта собственной фантазии, и я начал с интересом всматриваться в мир, в котором неожиданно оказался в момент этого внезапного пробуждения.

Луна была действительно огромной и слепой, как бельмо. По периметру стен группировались какие-то подобия человеческих силуэтов, сомнамбулический «танец» которых воспринимался моими глазами, отчасти как собственный дефект моего зрения. Тьма становилась всё более неравномерной — именно там, где предполагалась её наибольшее сгущение и даже «кромешность»: я различал целые группы силуэтов, склонившихся вокруг рассредоточенных по всему обозримому пространству мертвенно-синих огней. Но огни были настолько ущербны, что не давали возможности разглядеть в подробности тех, кто вокруг этих огней расположился… Какие-то пьяные, больные и юродивые «калики перехожие», облачённые, казалось, в какую-то полуистлевшую мешковину, с которой комьями осыпалась земля. Из кромешного далека пробивался смутный и беспокойный хор, будто тысячи мышей затеяли потасовку с перебранкой в безлюдном соседнем доме.

«Вижу темноту, слышу тишину» — в ясном сознании попытался я собрать и резюмировать свои смутные обрывочные впечатления.

На душе стало ещё более смутно и тревожно сразу, как только мои глаза зафиксировали во внешнем пространстве целенаправленное движение невесть-чего по направлению к самому себе. Движущийся объект, казалось, торопливо и судорожно «стлался» по самой поверхности грунта, огибая подобия человеческих групп, сосредоточенных вокруг синих огней. Признаки человеческой фигуры, рысью спешащей ко мне на четвереньках, я сумел разглядеть только метров за десять…

Приблизившись ко мне вплотную, человекоподобное существо мгновенно от меня отпрянуло и, изумлённо в меня вперившись, неуверенно покачиваясь, заняло позицию на четвереньках напротив меня. «Меня зовут Нестабильность» — будто пытался мне внушить своим видом этот странный, невозможный, «не совместимый» с жизнью образ.

Между тем, шум «мышиной перебранки», казалось, уже распространился далеко за пределы воображаемого соседнего дома: я начинал различать даже некие человеческие интонации сквозь писк и топот мышиных перебежек, сквозь чьи-то смутные угрожающие рулады и невнятное подобие смеха.

Неживые, но неотрывные, глаза покачивающегося существа, притаившегося напротив меня, не мигая, на меня смотрели и, казалось, начинали источать более откровенное любопытство. Чёрная кривая расщелина на месте рта неожиданно шевельнулась, и я понял, что образ-призрак произнёс для меня какое-то слово… Какое?

Я мгновенно сосредоточился и корпусом подался вперёд.

И тут моё напряжённое сознание безошибочно выдало мне один из недавних хорошо знакомых мне, текстов:

«Чекисты на Рождество 1918 года — спустя пару месяцев после основных событий Петроградского переворота — отловили по ближайшим к Питеру деревням различный сомнительный и антиреволюционный элемент, заполонивший вокзалы, дороги и веси самой передовой в мире республики.

В числе прочих, стражи революции прихватили в застенки ГУБ ЧК странного индивидуума, с трудом поддающегося какой-либо социальной идентификации. Разумеется, этот поразивший их святоподобный и пронзительно близкий облик мог носить только коварный и жестокий враг…

Его взяли и расстреляли вместе с остальными богомольцами, по случаю мракобесного контрреволюционного праздника — Рождества Христова.

Злая и в чём-то закономерная ирония заключается в том, что арест и последующая казнь этого человека, отрекомендовавшегося „безумным Иоанном“, были совершены, теми же людьми, с которыми несколькими неделями назад это самый Иван устанавливал большевистскую диктатуру в Петрограде… Приятели просто не узнали в нём своего бывшего соратника и расстреляли его за компанию с остальными на всякий случай.

Надо заметить, что он действительно сильно изменился. Какая-то непонятная хворь не только совершенно исказила его внешность, но и внутренне сделала его абсолютно другим человеком…»

«Это проклятое место», — словно колоколом бухнуло в моей голове. Я даже удивился, — «Как же я не почувствовал это сразу»…

Глаза моего странного визави на четвереньках продолжали смотреть на меня с напряжением, но, к моему несказанному удивлению, почти умиротворённо…

И на этом месте в моей памяти случился первый пробел… Помню, что мне удалось разглядеть фигуры и даже лица тех, кто группировался в осквернённом храме вокруг синих огней. Они были одновременно обыденны и кошмарны! Обычные, несколько экзальтированные, потерянные для жизни люди с какими-то малоосмысленными прибаутками на устах и потусторонней мёртвой тоской в глазах…

Помню в какой— то момент всё это исчадие ада вдруг почему-то сильно разгневалось и набросилось на меня — с вилами, с топорами, с огромными овечьими ножницами в руках… Помню, как острый металл входил в моё тело, — обжигающий, глубокой и тупой болью, но совсем не дарящий избавление от неё.

Откуда-то, извне храмового пространства, я вдруг услышал тоскливое завывание Кая. Я бросился к выходу, легко, как оказалось, сметая на пути всё окружающее меня скопище этих унылых монстров… Кая я увидел среди проросшего травой мусора, на заметном возвышении — на фоне лунного неба. Он в торжественной волчьей позе сидел и самозабвенно выл. Я не стал его беспокоить и тут же торопливо огляделся по сторонам — где-то рядом ещё должен пастись мой мерин…


Рекомендуем почитать
Возвращение

Проснувшись рано утром Том Андерс осознал, что его жизнь – это всего-лишь иллюзия. Вокруг пустые, незнакомые лица, а грань между сном и реальностью окончательно размыта. Он пытается вспомнить самого себя, старается найти дорогу домой, но все сильнее проваливается в пучину безысходности и абсурда.


Нора, или Гори, Осло, гори

Когда твой парень общается со своей бывшей, интеллектуальной красоткой, звездой Инстаграма и тонкой столичной штучкой, – как здесь не ревновать? Вот Юханна и ревнует. Не спит ночами, просматривает фотографии Норы, закатывает Эмилю громкие скандалы. И отравляет, отравляет себя и свои отношения. Да и все вокруг тоже. «Гори, Осло, гори» – автобиографический роман молодой шведской писательницы о любовном треугольнике между тремя людьми и тремя скандинавскими столицами: Юханной из Стокгольма, Эмилем из Копенгагена и Норой из Осло.


Огненные зори

Книга посвящается 60-летию вооруженного народного восстания в Болгарии в сентябре 1923 года. В произведениях известного болгарского писателя повествуется о видных деятелях мирового коммунистического движения Георгии Димитрове и Василе Коларове, командирах повстанческих отрядов Георгии Дамянове и Христо Михайлове, о героях-повстанцах, представителях различных слоев болгарского народа, объединившихся в борьбе против монархического гнета, за установление народной власти. Автор раскрывает богатые боевые и революционные традиции болгарского народа, показывает преемственность поколений болгарских революционеров. Книга представит интерес для широкого круга читателей.


Дела человеческие

Французская романистка Карин Тюиль, выпустившая более десяти успешных книг, стала по-настоящему знаменитой с выходом в 2019 году романа «Дела человеческие», в центре которого громкий судебный процесс об изнасиловании и «серой зоне» согласия. На наших глазах расстается блестящая парижская пара – популярный телеведущий, любимец публики Жан Фарель и его жена Клер, известная журналистка, отстаивающая права женщин. Надлом происходит и в другой семье: лицейский преподаватель Адам Визман теряет голову от любви к Клер, отвечающей ему взаимностью.


Вызов принят!

Селеста Барбер – актриса и комик из Австралии. Несколько лет назад она начала публиковать в своем инстаграм-аккаунте пародии на инста-див и фешен-съемки, где девушки с идеальными телами сидят в претенциозных позах, артистично изгибаются или непринужденно пьют утренний смузи в одном белье. Нужно сказать, что Селеста родила двоих детей и размер ее одежды совсем не S. За восемнадцать месяцев количество ее подписчиков выросло до 3 миллионов. Она стала живым воплощением той женской части инстаграма, что наблюдает за глянцевыми картинками со смесью скепсиса, зависти и восхищения, – то есть большинства женщин, у которых слишком много забот, чтобы с непринужденным видом жевать лист органического салата или медитировать на морском побережье с укладкой и макияжем.


Аквариум

Апрель девяносто первого. После смерти родителей студент консерватории Тео становится опекуном своего младшего брата и сестры. Спустя десять лет все трое по-прежнему тесно привязаны друг к другу сложными и порой мучительными узами. Когда один из них испытывает творческий кризис, остальные пытаются ему помочь. Невинная детская игра, перенесенная в плоскость взрослых тем, грозит обернуться трагедией, но брат и сестра готовы на всё, чтобы вернуть близкому человеку вдохновение.