Путешествие в Армению - [45]

В первом песнопении есть стихи, по которым видно, как трагически воспринимает поэт свои обращения к Богу.

Час настает, и громкий судный глас

Уже гремит в ущелиях отмщенья.

Он нас зовет и порождает в нас

Страстей противоборных столкновенье.

И сонмы сил, недобрых и благих —

Любовь и гнев, проклятья и молитвы,—

Блистают острием мечей своих

И дух мой превращают в поле битвы.

Иван Карамазов у Достоевского говорит нечто похожее: «Бог борется с чертом, и поле сражения — душа человеческая».

Далее Нарекаци пишет:

И снова дух смятен мой, как вначале,

Когда я благодати не обрел…

Удивительные стихи! Непосредственное доказательство того, что церковь из беседы человека с Богом устранена.

Саят-Нова

Восемь столетий разделяют двух великих поэтов-корифеев Армении — монаха-философа Нарекаци и монаха-трубадура Саят-Нову. За этот период поэзия прошла большой путь развития.

В 1453 году произошло огромное для того региона историческое событие — падение Константинополя, завоевание его турками. Армянский поэт, живший в то время, Аракел Бангишеци в 1453 году сочинил плач в стихах о взятии Константинополя. Там он пишет, что придут из Европы единоверцы, христианские народы, и освободят город. Потом они двинутся на Восток, уничтожая неверных, и освободят Армению и Месопотамию, Иерусалим и Египет. Так предсказал поэт-монах. Однако после разгрома Киликийского царства (1375 г.) и до XX в. у армян не было своего государства, ни большого, ни малого. Все их земли оказались под властью турок или персов, которые продолжали в войнах кроить и перекраивать Армянское нагорье. В те трудные времена исчезли и привилегии национального феодального класса. Местных армянских сатрапов сменили феодалы-иноземцы, иноверцы — турки, персы, курды.

Кроме монастырей и сел, не осталось других больших общин, очагов национальной культуры. Для литературы это имело свои последствия: чем больше сужались границы общины, где жил поэт, тем сильнее окрашивались его произведения личным чувством, тем больше развивался индивидуальный стиль, и поэзия, уходя от философии и теологии, приближалась к повседневной жизни и песне. И, хотя армянские поэты в большинстве своем были монахами, законоучителями, епископами, а многие даже сидели на архиепископском престоле, они испытали на себе влияние окружавшей их арабо-персидской поэзии. Сложилась устойчивая лирическая атмосфера и вполне конкретная поэтическая система, то есть традиционные формы, темы и прочее. Арабо-персидская культура переживала период возрождения, чьи веяния дошли и до этой части Европы. Армянский поэт жил, конечно, не во дворце визиря и не сопровождал на войну и пир хана или пашу. Он по-прежнему жил в монастыре. И мысли его по-прежнему были полны видений христианского мистицизма. Это затрудняло сближение поэзии с жизнью, что стало уже традицией на мусульманском Востоке. Но и в армянских монастырях поэзия стала чувствовать и говорить иначе, и, как видно по стихам, доступным нам в переводе, очень сильное влияние — более сильное, чем влияние соседей-арабов, — оказал на нее Нарекаци.

Когда читаешь антологию стихов армянских поэтов средневековья, создается впечатление, что они оглядывались назад и пересматривали жизнь с момента, указанного их великим соотечественником, Григором Нарекаци. Словно впервые открывали разные несообразности, творящиеся несправедливости, неожиданные повороты судьбы, прекрасное в жизни, которое не дано испытать человеку, проблемы жизни и смерти и все это пытались сами обсудить с Богом, недоумевая, как же согласовать их с идеей справедливости творца, создателя мира.

У философов раньше встречались подобные идеи. Но с XII–XIII вв. они придают поэзии определенный тон. С этих недоуменных вопросов началась лирическая средневековая поэзия Армении. Ованнес Ерзнкаци, рабунаапет, то есть первый среди учителей, и Фрик (XIII в.), один в своих поэмах, другой — в сатирах, пишут об ударах судьбы и множестве странностей жизни. Фрик в поэме «Колесо судьбы» доходит до смелых разногласий с Богом, а в других стихах, как видно, раскаивается в своей дерзости. Немного поздней уже Констандин Ерзнкаци создал замечательную лирическую поэму, посвященную весне, и другие стихи, которые можно назвать любовными, хотя система выразительных средств в них еще старая.

В творчестве этих трех поэтов проявились новые настроения, а в их размышлениях о жизни и смерти акцент постепенно переносился на жизнь; чисто лирическое чувство изливается в свободной песне. Соседи армян — арабы, персы, турки — уже разрешили эти проблемы. Рудаки, Омар Хайям и другие в прекрасных стихах воспевали любовь и вино. У них были свои традиции. Да и философия их религии внушала мысль о смерти лишь как о конце праздника, биологической неизбежности. Но армянам, как и прочим христианам, чтобы выйти из средневековья, надо было самим это пережить и постепенно усвоить.

Армянская лирическая поэзия медленно переходила от средневековья к Возрождению. Но в страхе, нерешительности, сомнениях и сокрыта особая прелесть армянской поэзии, и на старинных армянских миниатюрах видишь иногда эти робкие очаровательные жесты. Например, Гавриил на цыпочках подходит и преподносит цветы робеющей еще больше, чем он, армянке Богородице. Тут напрашиваются сравнения с первыми лирическими стихами, первыми шагами любовного чувства и радостного земного опыта в поэзии. Отметим, что еще до XV в. в стихах, даже в прекрасных лирических описаниях и исповедях, есть диалог. Поэт сам с собой обсуждает то, что осмелился заметить и выразить. В конце почти каждого стихотворения или где-нибудь еще приводится четверостишие, в котором автор, упоминая свое имя, делает заключение и дает практический совет, чтобы предостеречь себя и читателя от новых демонов. «О, Константин, возьми то, что ты слышишь, и поставь в один ряд с истиной: как крепость, замкни свою душу, когда слышишь, что стучат в твои ворота. Многих поток жизни унес на своей волне, и потом, как тяжелый свинец, они затонули и долгие годы лежат на дне».