Путешествие с двумя детьми - [14]

Счастье быть немытым, не чистить зубы, ходить с грязными ногами и воняющим членом, пукать, рыгать, пить спиртное, курить косяк.

Мы больше не знаем, чем заняться, и снова идем в деревню. Ребенок развлекается тем, что ведет машину по торфянику зигзагами и таранит зады ослов. Плотная тьма, высвеченная белыми полосами фар, снова смыкается за нами. Ребенок говорит: «Хочу задавить африканца». Мы останавливаемся возле первого попавшегося кафе: французский сериал по телевизору, стучащие по столу картежники, невыносимый шум. Деревенские дети подходят к окну и смотрят на нас сквозь стекло. Мы садимся вокруг стола, не говоря ни слова, пьем слишком сладкий чай с мятой. Гравюры с розовыми и беспутными маркизиками на стенах, между гербами короля и его сына сцены разврата в кринолинах на лодках, в лесах во время охоты, запах пудры для париков. Выходя, ребенок торгуется из-за шарика кифа и трубки из папье-маше.

Когда мы возвращаемся в лагерь, все окна погашены, а ворота накрепко заперты. Мы должны перелезать через стены, дети протягивают мне руки, они меня уже знают, и тем сильнее я удивлюсь, когда перед слишком высокой стеной они не протянут руку. Нет света и в каземате, взрослый должен в последний раз принести жертву, теперь это волшебный фонарь, светящийся стержень, горящий шесть часов подряд. Палку отправляют с одного конца комнаты в другой, дети суют ее в плавки, в рот, чтоб показать нам лицо негра, индийца и втягивать щеки, обсасывая ее с подозрительным увлечением. Сев на корточки, мы курим косяки, пятнадцать, двадцать штук один за другим, до изнеможения. Я сваливаюсь. Я брежу. Я засыпаю, превознося удовольствия, которые вызывают во мне ресницы жирафа. Но некрасивый ребенок будит меня: он просит милого ребенка полностью раздеться, чтобы сделать ему магнетический массаж. От ласки у милого ребенка встает. Когда настает мой черед, я отказываюсь раздеться, массаж нельзя делать через одежду. Я глажу ахиллесово сухожилье ребенка, потом прижимаюсь к его спине. Чтобы пожелать спокойной ночи, он сдавливает мне руку.

Против ветра я пошел к морю умыть лицо, меня сопровождала старая белая собака с обвисшими и вздувшимися сосками. Она едва могла ходить. Я разговаривал с ней, гладил ее, она была одна в целом мире.

Когда вчера вечером я отказывался от магнетического массажа, я не хотел дать детям разгадку секрета. Но дети воспользовались неразумием ночи, чтобы похитить его, мой секрет, во всяком случае, именно это они намеревались сделать. Утром ребенок-разведчик выкладывает мне очень точное описание моего тела, к счастью, он лжет и ошибается в самом главном.

На дороге из Таруданта свора диких собак. Ребенок, сидящий рядом со мной на заднем сиденье машины, кусает мне руку. Я глажу его нежную грудь.

Мы приезжаем в Тарудант, город со стенами из сухого навоза. Мы бредем по его улочкам, за пять дирхемов какой-то велосипедист показывает нам дорогу к «Золотой газели». Но, как я и предвидел, белый слон умер, и, может быть, никогда не был белым. Его заменили верблюдом, но верблюд тоже умер, и его уже не заменили никем. По правде говоря, место мне не нравится: я представлял себе розовый дворец с балконами, кисейными занавесками от москитов над кроватями, пальмовым садом с бассейнами прозрачной воды. Тем не менее, здесь есть все: слуги в тюрбанах срывают апельсины с деревьев, чтобы наполнять ими чаши, ставят в вазы мясистые полураскрывшиеся цветы, названия которых не знают. Желобки бирюзовой воды бороздят весь сад вплоть до бассейна. Мы находимся посреди миража, но настоящие миражи чернеют за дорожными поворотами. Вместе с Б. мы сожалеем об этой роскоши слишком высокого класса, чтобы мы ее оценили: мы бы предпочли, чтобы все пребывало в упадке. Возвращаясь в наши номера в стороне от детей, Б. предвещает здесь одиночество, словно дети всего лишь мираж. Ибо воспользоваться подобной роскошью, чтобы снискать блаженство, означало бы оказаться в полной изоляции; в комнате, где я пишу, умирает насекомое, убитое инсектицидом, слышно последнее биение его крыл. Мы одни в этом номере без детей, как два старика, мы и в самом деле лишь слегка опережаем смерть, но вдруг Дети - действительно мираж?

Дети ушли в бассейн. На некоторое время мы с Б. остаемся в номере одни, я собираюсь лечь, а Б. ищет в своем чемодане купальник (мы по-прежнему постоянно находимся днем в одном номере на четверых и больше всего боимся, что дети оставляют нас, чтобы спать вместе, я уверен, что они всему предпочли бы именно это). Я спрашиваю Б., хорошо ли он себя чувствует, и он говорит мне, что сожалеет о том, какой оборот принимают его отношения с милым ребенком.

Звуки детского пукания, которые я избегал замечать в ванной, эти звуки, которые я ненавидел, становится звуками желания.

Посещение рынка. Покупка хамелеонного порошка, чтобы сохранять хорошую память, черного мыла, чтобы кожа была белее, украденной из китовых голов амбры, чтобы хорошо пахнуть, и конфитюра из носорожьих рогов, чтобы стоял колом.

Головокружение на вершине вала, на который я имел неосторожность забраться, но ребенок дает мне руку, головокружение - почти осмысленное повеление сознания.