Путешествие по стране Руставели - [17]

— Прошу вас и сопровождающих вас друзей быть сегодня вечером моими гостями, — говорит она уже спокойно.

Поскольку я отвечаю не сразу, она грозно поднимает тонко очерченные брови.

— Смотрите, только не отказывайтесь! У нас это считается оскорблением!

Гостеприимство! Я быстро киваю, поперхнувшись, благодарю. Несколько раз я ее настоятельно заверяю, что у меня и в мыслях не было, чтобы отказаться, что, наоборот, я чувствую себя польщенным, что я искренне рад и непременно, несмотря ни на какие напасти, обязательно приду. Только после этого брови, поднятые над сверкающими глазами, взгляд которых я, кажется, чувствую на своей спине до самой улицы, опускаются.

— Цицино приготовит для вас старинное абхазское кушанье, которым в свое время угощали и Алексея Максимовича Горького, — поясняет мне Пилай Тандель, бывший председатель местного колхоза.

— В 1892 году? — недоверчиво спрашиваю я.

— Нет, в 1928-м. Мы пригласили его на открытие нашей женской клиники. Вот это был праздник! Потом дети еще долго вспоминали своего "дядю Алексея". Вы, наверное, знаете, Горький очень любил детей. Мы видели это своими глазами. Не успел он появиться в деревне, как детвора уже ходила за ним гурьбой. Как у всадника, который чувствует себя счастливым только в седле, так и у него в этой гурьбе раскрылась вся его душа. Он рассказывал истории, показывал всякие фокусы, вырезал дудочки. Вон там он сидел с ними под тутовым деревом.

В то время как старик, предавшись воспоминаниям, продолжает свой рассказ, мы садимся в приятную тень тутового дерева. Через некоторое время новый председатель колхоза, энергичный Георгий Карчаа, слегка трогает меня за плечо и спрашивает:

— А вы вообще знаете, на чем сидите?

"Снова эта улыбка!" — думаю я с раздражением и вижу: то, что я поначалу принял за мощный корень тутового дерева, уползает, круто изгибаясь в трех-четырех метрах от ствола, вверх, цепляясь за ствол, разветвляется и исчезает в кроне дерева. Вьюнок толщиной в четверть метра? Георгий Карчаа подавляет улыбку, делает знак рукой. Подбегает мальчик и, взяв в руку корзинку, быстро, как обезьяна, карабкается по "вьюнку" на верхушку тутового дерева. С любопытством я смотрю наверх.

Внезапно наверху становится совсем тихо. Через несколько секунд плетеная корзинка спускается по веревке вниз. От удивления я теряю дар речи. Корзина доверху наполнена виноградом. Я сижу в винограднике!

Во время прогулки по колхозу Карчаа обращает мое внимание на густые заросли, напоминающие джунгли. Я подхожу к краю посадки, поднимаю вверх руку — растение выше кончиков пальцев моей руки на полметра.

— Как, неплохая у нас кукуруза? — спрашивает сияющий Карчаа.

Я смотрю на мощные початки и спешу подтвердить, что кукуруза действительно очень хороша. Карчаа доволен.

— Не думайте, что у нас растет только виноград. Как видите, мы выращиваем и зерновые. Главным образом озимую пшеницу и кукурузу. В Грузии растет все. Овощи и фрукты, картофель и табак, который в большом количестве идет на экспорт.

Через несколько метров за кукурузными джунглями открывается вид на Черное море, и его просторы настраивают нас на другой лад. Карчаа просит меня рассказать о моей республике, где строят немало судов для Советского Союза.

Но дополнительный урок по биологии для меня еще не окончен. Своей кульминации он достигает в саду семейства Барганджия. Здесь главный врач Цицино с помощью нескольких женщин накрывает рядом с колодцем под широко раскинувшимся деревом стол для нашего пиршества.

Прежде чем сесть за стол, Карчаа ведет меня в дом Барганджия. Старый, простой дом, один из тех, которых немало на западе Грузии. Квадратный, целиком деревянный, крытый дранкой. По всей ширине торцовой части проходит крытая веранда. Дом древний, как снаружи, так и изнутри. Массивный стол, мощные табуретки и стулья. Около стены — похожий на Ноев ковчег сундук. В дальней комнате — железные койки. Над небольшой пристройкой вьется густой дым. Среди бочек и кадок я нахожу там главного врача Цицино Барганджия, стоящую у открытого очага, дым от которого вытягивается через дымоход, сделанный в потолке.

— Вы удивлены, не правда ли? Не отпирайтесь! — говорит Карчаа, когда мы вновь выходим на свежий воздух. — Главврач — и живет в таких скромных условиях! Так почему? Да потому, что обычай требует почитать отца и выполнять его волю. Отец Цицино хочет до конца своих дней жить вместе с дочерью и ее семьей в старом доме Барганджия.

— Что же, и вся молодежь соблюдает обычаи? — спрашиваю я.

— Вся.

Обычай. Когда мы садимся за стол, в первую очередь избирается тамада. Это своего рода церемониймейстер, который следит не просто за тем, чтобы за столом было хорошее настроение и все шло гладко, но также и за тем, чтобы все шло согласно традициям. Тамадой нашей небольшой компании выбирают Георгия Карчаа. Он сидит по левую руку от главы семейства Барганджия, который в свисающем с головы до плеч пастушьем башлыке занимает самое почетное место за столом; мне отводится место справа от него. Саша оказывается рядом со мной.

От Карчаа я узнаю подробности о муже Цицино, журналисте, которого все здесь из-за его роста зовут "полуторным человеком". Сам Карчаа еще подростком ходил за плугом своего отца и сеял дедовским способом; сегодня он один из самых уважаемых председателей колхозов Грузии, агроном и одновременно заслуженный ветеринар республики. Я удивлен: человек, закончивший два высших учебных заведения, имеющий заслуги в двух отраслях науки, — председатель колхоза? Кстати, выглядит он моложе своих лет. Как сорокалетний.