Путешествие по Советской Армении - [95]

Возьмем живопись, — с некоторыми отклонениями та же картина. Можно найти древние фрески первых веков нашей эры, можно проследить развитие многочисленных школ миниатюры вплоть до XVI века, с их расцветом в середине века. И явная деградация в века последующие. В середине XIX столетия поднимается одинокая фигура Акопа Овнатана. За ним — несколько художников-армян, работающих в закавказской и русской среде. И опять только с советского времени рождение национального искусства как такового, создание собственного Художественного института.

Приблизительно тот же скачкообразный график можно увидеть и в истории армянской музыки. До Октябрьской революции только единицы, отдельные деятели знали о существовании такой истории. Армяне же в большинстве при словах «армянская музыка» в лучшем случае представляли себе два-три имени армян-композиторов, печатавших свои опусы; в худшем — какой-нибудь веселый пир в саду: на Авлабаре в Тбилиси, на окраине Еревана, с приглашенными сазандарями. Стоит возле большого стола на траве еще один столик, маленький, часто без скатерти, уставленный закусками; три человека в старомодной одежде молча рассаживаются вокруг него, торопливо пьют по стаканчику, разглаживая усы после первой выпивки. Потом один достает из-за пазухи косточку, кладет себе на колени длинный, выложенный перламутром, красивый тар, бродит по нему своей косточкой, неожиданно ударяет ею по струнам, — звук получается глухо-воркующий, приятно затуманенного тембра, словно глубокий голос с хрипотцой. Другой упирает острым концом в колено пузатенькую кяманчу, похожую на скрипку с висячим, как у отъевшегося комара, брюшком, держит ее стоймя и водит взад и вперед по ее сиповатым, пронзительным струнам резкий смычок, сотрясая иногда странным, отчаянным движением щуплое тельце кяманчи. Третий поднял кверху бубны из мягкой ягнячьей кожи, зажмурился и запел, ударяя по ним себе в такт, — запел на бессмертные слова Саят-Нова, на бессмертную тему любви. Слушатели едят и пьют, пьют и едят, подпевают, подносят за очень хорошую песню особо почетный стакан музыкантам… Таков был народный «оркестр», сазандари, спутник свадьбы и праздника в Закавказье, иногда заменяемый зурначами — двумя музыкантами, дудевшими в особые, острые, длинные дудки.

Но армянская музыка никогда не исчерпывалась отдельными композиторами, народными сазандарями и зурной. И у нее была своя длинная история, только от нее осталось, может быть, меньше, чем от других искусств, да и не прочитана, не изучена еще эта история целиком. От глубокой древности дошли до нас инструментальные сложные произведения — «мухгамы», несомненно связанные с музыкой Азербайджана; дошли до нас духовные песнопения — «шараканы»; дошли до нас народные песни, быть может пережившие сотни поколений певцов, переходившие от древних гусанов и випасанов (упоминаемых в летописях) к городским и деревенским певцам нового времени; дошли до нас так называемые «таги», «вокальные симфонии», по определению музыковеда А. Шавердяна (автора большой книги о Комитасе); мелодии XII века для человеческого голоса, диапазоном в полторы октавы. Правда, старую музыку очень трудно прочитать, она записывалась так называемыми армянскими «невмами» или «хазами», особыми значками без линеек, но один «таг», под названием «Назик», расшифрован и напет на пластинку композитором Комитасом[139].

Внимание к этому, оставленному в веках, музыкальному наследству, собирание, чтение и издание его, создание музыкальной среды для его восприятия и оценки началось опять лишь в XIX веке. Одним из основателей армянской музыкальной культуры был композитор и педагог Христофор Макарович Кара-Мурза[140], первый и неутомимый пропагандист армянского четырехголосного пения, бескорыстный энтузиаст армянского музыкального фольклора. Борясь с нуждой, с болезнью, с сопротивлением армяно-грегорианского духовенства, Кара-Мурза делал свое незаметное дело изо дня в день, разъезжал по городам, давал концерты, привлекая к участию в них местное армянское население. На смену Кара-Мурзе пришел Комитас (Согомон Согомонян), чьими бессмертными песнями армянская музыка будет питаться еще века. Трагична жизнь и судьба этого необыкновенного человека. Из Турции, где он родился и получил первое образование, он перебирается во второй половине XIX века в Россию, связывает свое будущее с Эчмиадзином, принимает духовный сан (а с ним вместе и монашеское имя — Комитас), страстно увлекается народной армянской песней, собирает ее, аранжирует, пропагандирует в России и за границей. Он тоже наталкивается на недоброжелательство, клевету, скрытое сопротивление духовенства. Ему кажется, что светский культурный музыкальный очаг для армян можно создать в Турции, Константинополе, и он едет туда в 1914 году — на прямую свою гибель — осенью, когда тучи над Европой сгущаются и уже прозвучал выстрел в Сараеве. Мировая империалистическая война застала скитальца Комитаса в Константинополе. Турки выслали его вместе с группой армянской интеллигенции в Малую Азию. В 1916 году он сошел с ума от невыносимых условий жизни и замолк навеки. Последние годы он жил в Париже, в больнице.