Путешествие по Советской Армении - [97]

Но успехи музыкальной культуры в Армении не исчерпываются ростом отдельных мастеров. Эти успехи связаны главным образом с ростом музыкальных коллективов в Армении. Всему Союзу известен прекрасный квартет имени Комитаса; трудно учесть полностью, чем обязана ему армянская музыкальная культура. Год от году совершеннее симфонический оркестр Филармонии, а ведь в 20-х годах о нем здесь и мечтать было трудно.

С большим художественным вкусом руководит композитор-виолончелист Айвазян созданным им джазовым ансамблем. Хоровая капелла, хор народных певцов, гусанов; разлившаяся, как широкое половодье, захватившая все районы, все колхозы музыкальная самодеятельность, организованная в коллективы, — это создано за последние годы, но растет и развивается с неудержимой быстротой.

Заглянем в Филармонию, на концерт одного из замечательных ансамблей нашего Союза, ансамбля армянской народной песни и пляски. В 40-х годах этого ансамбля еще не было. Сейчас его руководитель, ванский армянин Т. Т. Алтунян, народный артист республики. С огромным вкусом он составляет программу, над которой работают и поэты и музыканты Армении. Но даже и в этом первоклассном искусстве есть своя градация, своп «лучше» и «хуже». Лучше — все чисто народное, подслушанное у безыменных музыкантов и певцов. И лучшим из этого лучшего в 1951 году была песня с хором под названием «Ее пучур эм» («Я — маленькая»). Захватывающая, однотонная мелодия, все повторяющаяся и повторяющаяся. Молоденькая, прехорошенькая, разряженная в шелка и вуаль национальной одежды, исполнительница Л. Кошян, полная грации, сознания своей прелести, не столько танцует, сколько красуется перед залом, играючи-подтанцовывая своей песенке, где повторяется и повторяется «Я — маленькая». Куплеты подхватываются музыкантами, чередуясь с пением, и всякий раз — всё свежее, задористее, и она — всё милее, всё влюбленнее в себя, всё кокетливей, как горностайка на снегу. Все вместе очень хорошо и непринужденно, и где бы ни исполняли эту вещь, она постоянно бисируется слушателями.

…Ереванский вечер еще не перешел в ночь. Выходим с читателем для последней прогулки по городу, — мимо театров: драматического имени Сундукяна[142], где в этот вечер «занят» обаятельный актер Вагарш Вагаршьян; драматического русского; Театра юного зрителя; огибаем темный силуэт Театра оперы и балета, где еще недавно разливалось соловьиное пение замечательной оперной певицы, знакомой и многочисленным русским советским слушателям, — Айкануш Даниэлян, и где не раз рокотал бархатный баритон любимца Москвы — Павла Лисициана, а сейчас наслаждается зритель тонким искусством Татевик Сазандарян и колоратурным сопрано молодой певицы — репатриантки из Египта — Гоар Гаспарян, — и оказываемся на широком проспекте Сталина. Мы идем в гости к актерам. Часы, проведенные за столом в тесной и дружеской актерской семье, пусть завершат для читателя большое культурно-историческое полотно, развернувшееся перед ним в Ереване.

Круглый стол благоухает поздними, ноябрьскими розами. В их густой и пряный аромат вливается запах пира. Неизменные, любимые ереванцами травки: «авелук» времен Гомера, сперва высушенная, а потом разваренная, похожая вкусом на артишоки, подаваемая пресной, и «дандур» — упругие, сочные стебельки с круглыми мелкими листиками, маринованные с чесноком. Все, чем богат и вкусен армянский домашний стол, созданный руками рачительной хозяйки дома как отличное произведение искусства, разворачивается перед нами под доброй и радостной улыбкой хозяйки: густой ароматный «спас» разливается по тарелкам; благоуханная «долма» следует за ним; огромное блюдо плова, золотого от шафрана, в россыпи рисинок, с прижаренным в масле лавашом вокруг него; гроздья тяжелого сахарного винограда в вазах. Мужчины выпили, и начался разговор.

Заговорили о том, какую роль, вернее кого именно из людей и чью душу и чью судьбу, охотней всего сыграл бы на сцене каждый из сидевших за столом больших актеров. Если б не было готовых пьес, если б не было существующих ролей, если б спросили его, актера, писатели и драматурги, прежде чем написать пьесу, кого он по-настоящему, от души, хочет сыграть…

Подняв стакан с темно-красным «Айгешатом», первым взял слово высокий и смуглый трагик, молчавший до этой минуты, Рачиа Нерсесян, прекрасный исполнитель Отелло. Он родился в Турции, долго жил на Западе и перебрался в Советскую Армению тридцать лет назад.

— Я хотел бы сыграть ностальгию — тоску по родине западного армянина, — медленно начал он свою речь. — Знаете ли вы, что это такое? Родился и всю жизнь живешь среди чужого народа. Странно, сказочно, невероятно представить себе, — сном кажется, просто чьей-то выдумкой, — что есть своя страна, что ты идешь по улице — и армянин-милиционер на углу, читаешь вывески — вывески на армянском языке. Это невероятно представить западному армянину. И вдруг возможность выехать. Я хотел бы сыграть, как попадаю к себе на родину. Я был в Турции страховым агентом, простым страховым агентом, ходившим по чужим домам в поисках клиентов для чужого мне дела. Приехал сюда — стал артистом, народным артистом республики Армении. Я хотел бы сыграть человека, который нашел свою родину и в ней нашел себя!