Путешествие по Советской Армении - [131]

На спектаклях, на митингах в душной маленькой комнате клуба, куда люди набивались заблаговременно и терпеливо сидели, ожидая начала, Шакар сперва лепился к стенке, не снимая своей папахи, потом начал присаживаться. Потом вдруг услышали мы его рассудительный шепоток с места, перешедший в откашливание, в неожиданно приподнятый голос: Шакар начал выступать с трибуны по местным вопросам.

И как-то, окликнув его по привычке: «Дедка, воды в ведре ни капли!», — я подняла глаза на нашего, виданного и перевиданного, знакомого до каждой щетинки в бороде, старика и — ахнула: не стало бороды у Шакара. Он побрился у тех самых цирюльников, что открыли свое заведение под деревянным навесом в городке. Он снял папаху, на голове у него была кепка. Снял и тулуп: строительство выдало ему «прозодежду», защитного цвета брезентовый френч. Давно уже начал Шакар, долгие годы питавшийся сухим чуреком и мацуном, захаживать в столовую и осторожно, обжигая губы с непривычки, пробовать горячего борща. И Шакар вошел в тело, окреп. Шакар отдал визит в рабочую баньку, прежде чем сесть на чурбачок перед лихим городским цирюльником. Помину не осталось от цынги, губы у старика плотно сошлись над деснами.

Старик… Но полно!

«Сколько же тебе лет, Шакар?» — спросила я, не веря своим глазам.

И оказалось, что нашему «дедке», нашему «старику» Шакару, которому мы голосами внучек и внуков жаловались, бывало, на всякие свои досады и горести, всего-навсего тридцать два года! Советская жизнь на стройке вернула этому забитому лорийскому бедняку его настоящий возраст. Он вошел в свои утраченные годы вместе с новым, советским бытом: собраниями в клубе, где и его голос вдруг приобрел значение, книжечкой члена профсоюза, неведомым раньше интересом к газете, к новостям за пределами знакомого десятка километров; новым, рабочим сознанием, заставившим его во все по-хозяйски вмешиваться; наконец горячею пищей в столовой, городской рабочей одеждой.

Не жалко прожить жизнь и приблизиться к ее последней грани, если и ты, наравне с другими, поработал вот так, изо дня в день, чтоб возвратить тысячам, десяткам и сотням тысяч людей родного тебе народа их естественный возраст, — их молодость, отнимавшуюся от них сотнями лет нужды и темноты и засиявшую для них в нашем молодом и прекрасном мире!

1949–1951

ПРИЛОЖЕНИЯ

Краткий очерк древней и средневековой истории Армении, отраженной в памятниках литературы

Легендарная история праотцев армянского народа — глубина двух тысячелетий — опирается на главный свой источник — летопись Моисея Хоренского, чудесный язык которого и правдивая манера изложения с постоянным прибеганием к народному эпосу делают его одним из интереснейших древних писателей не только для маленькой Армении. В полусказах, полулегендах он дал наметки родового быта «праотца Гайка», описал войны с Вавилоном и Ассирией и драматический эпизод любви ассирийской царицы Шамирам (Семирамиды) к армянскому царю Ара Прекрасному, ответившему ей отказом на предложение «взять ее в супружество». Этому эпизоду суждено было перейти в миф и своеобразнейшим образом преломиться у Платона в X книге «Политейи». Но сперва послушаем Моисея Хоренского:

«Шамирам в сильном гневе, в сопровождении многочисленного войска, спешит проникнуть в землю Армянскую и напасть на Ара. Но по всему было видно, что она шла не с тем, чтобы умертвить его или преследовать, но чтобы, покорив его и взяв в плен, заставить его исполнить волю ее и желание. В страстном своем желании она, — как поется о ней в Песне… — является на поле Ара, названное по имени последнего Айраратом».

Ара не захотел ей сдаться и был убит. Именно тогда Шамирам приказала своим богам с собачьими головами, «аралэзам», лизать его раны, чтоб оживить Ара. Когда ей это не удалось, Шамирам обрядила одного из своих любимцев в одежды Ара и распространила слух, что боги вернули его к жизни. «Пустивши в ход эту молву по земле Армянской и убедив всех», Шамирам «положила конец войне»[173]. Мы видим у историка, при всей величавой наивности рассказа, реальный эпизод столкновения Армении с Ассирией и нежелание Армении подчиниться чужому владычеству. Можно сказать, что в древнейшей истории Армении эта борьба армян против ассирийского владычества представляет собою одну из интереснейших страниц. Историкам следовало бы показать, как реальное столкновение двух народов, патриотическая борьба маленькой Армении с гораздо более сильной Ассирией и нежелание ее подчиниться чужому владычеству отразились в легендах, сказках, народных мифах. Так именно поступают сейчас советские историки и поэты. В прошлом, однако же, получилось обратное: реальный эпизод стал легендой и даже превратился у идеалиста Платона в антиисторический миф.

Пущенная в ход молва о воскрешении Ара из мертвых осталась жить, перешла в другие страны, в другие века. Армянин Ара стал странным мифическим человеком (якобы заглянувшим «по ту сторону бытия»). Что он увидел там, когда был мертв? Рассказал ли об этом живым, когда вернулся из небытия? Да, рассказал, и рассказ его послужил прообразом странных видений «Ада», созданных Данте. В «Политейе» Платон пишет: Жил Ира, сын Армении… Он был убит на войне