Путешествие по Советской Армении - [133]

После его смерти пропасть между народом и верхними слоями общества в Армении еще более углубилась. Как ни тяжело жилось народу, обремененному всякими налогами и поборами, разоряемому непрерывными войнами, все же он оставался верен своему укладу. Крестьянство говорило по-армянски, создавало и хранило свои песни, свой эпос, свои танцы, где носителем движения была рука. В деревнях имелись свои зачатки народного театра: представления под звуки народного гусанского инструмента — бамбирна.

Прекрасна первая запись древнего армянского эпического сказания, которой мы обязаны Моисею Хоренскому:

В муках рождения находились Небо и Земля;

В муках рождения лежало и пурпуровое Море;

Море разрешилось красненьким Тростником;

Из горлышка Тростника выходил дым;

Из горлышка Тростника выходило пламя;

 Из пламени выходил юноша —

У него были огонь — волосы,

У него была борода — пОлымя

И глаза (словно два) солнышка[175]

Приведя эту песнь о рождении Ваагна, носившую уже и в его времена печать седой древности, и критически сопоставив ее с мифом о Геркулесе, Моисей Хоренский пишет:

«Мы собственными ушами слышали, как пели эту (песнь), сопровождая ее бамбирном».

А пока народ жил своей жизнью, в городах, при дворе преемника Тиграна II, Артавазда II, уже ничего не осталось армянского, там обязательной была греческая образованность, говорили на греческом языке. Там мы застаем настоящий греческий театр с профессиональными актерами.

Любопытна, личность Артавазда II. Моисей Хоренский дает ему убийственную, хотя и противоречивую, характеристику:

«…Артавазд не совершил никакого подвига мужества или храбрости. Он весь был предан яствам и питию; бродил, блуждал по болотам, по чаще тростников, по крутизнам, охотясь на онагров и кабанов; не заботился ни о мудрости, ни о храбрости, ни о доброй памяти: служитель и раб своего чрева, он утучнял только его. Обвиняемый своим войском в празднолюбии и чрезмерной прожорливости, и в особенности за то еще, что Антоний отнял у него Месопотамию, он запылал гневом, приказал собрать много десятков тысяч войска… спустился в Месопотамию и прогнал оттуда римские войска».

Римский историк Тацит, и особенно Плутарх, представляют Артавазда несколько иным. У Плутарха в биографии Марка Красса он тоже и весельчак и кутила, но в то же время разумный полководец, давший римлянину Крассу очень дельный совет, как идти против парфян. Но Красс пренебрег его советом, не помог Артавазду, когда парфянский царь Ород (или Гирод) пошел против армян. И вот положение изменилось: Красс побежден и убит парфянами, а тем временем Артавазд и Ород уже заключили мир. Вот что рассказывает Плутарх:

«Гирод уже помирился с Артаваздом армянским и согласился на брак его сестры и своего сына Пакора. Они задавали друг другу пиры с попойками; часто бывали у них и греческие представления. Ибо Гирод был не чужд греческому языку и литературе. Артавазд же сочинял даже трагедии и писал речи и исторические сочинения, из которых некоторые еще сохранились. Когда ко двору была привезена голова Красса, со столов было уже убрано, и трагический актер Язон декламировал из „Вакханок“ Еврипида стихи, в которых говорится об Агаве. В то время как ему аплодировали, в зал вошел Силлак, пал ниц перед царем и затем бросил на середину зала голову Красса. Парфяне рукоплескали с радостными криками, и слуги, по приказанию царя, пригласили Силлака возлечь. Язон же передал одному из актеров одежду Пенфея, схватил голову Красса и, впав в состояние вакхического экстаза, начал восторженно декламировать следующие стихи:

Мы несем с горы в свой дом рога убитого недавно

оленя,

Добычу счастливой охоты…

Всем присутствующим это доставило наслаждение».

Тут мы видим Артавазда не только знающим греческий язык (подобно Гироду), но и пишущим на нем трагедии, речи и исторические сочинения, уцелевшие до времен Плутарха, но, к сожалению, до нас уже не дошедшие.

Образ Артавазда II оживает в конце его царствования. Конец этот таков: вслед за Крассом на Парфию напал Марк-Антоний и, считая Артавазда виновным в своих военных неудачах, в 34 году до нашей эры вступил в Армению, хитростью и коварством захватил Артавазда в плен, увез его в Египет и там держал в заключении, объявив, что «дарит» его Клеопатре и что если тот «преклонится перед египетской царицей», то получит свободу. Артавазд, этот «легкомысленный весельчак», поэт и кутила, сколько ни старались его палачи, не захотел преклонить головы перед Клеопатрой. Историк Дион Кассий замечает по этому поводу, что «армяне выказали величие духа, заслужив тем славное имя». В 31 году до нашей эры Артавазд был казнен, и Тацит, уж никак не обнаруживающий особого пристрастия к армянам, поступок Антония с Артаваздом заклеймил словами «преступление Антония» («scoelus Antoni»)[176].

И, наконец, последняя страничка Арташесидской династии: в годы, когда мощь Рима уже ослабела, на переломе между двумя историческими эрами, между античным и феодальным обществом, в Армении царствовала женщина, Эрато, сестра Тиграна IV, единственная (если не считать Изабеллы Киликийской, царствовавшей некоторое время в Киликии) армянка на троне. По сохранившимся свидетельствам, она вела смелую и очень энергичную политику. Таковы наиболее интересные фигуры из древней армянской истории.