Путешествие по арабским странам - [49]

«Ладно, — подумал Петер, — без ужина можно обойтись, но где бы попить?» Он вышел на оживленную улицу, и тотчас же рядом с ним вырос парнишка и, несмотря на поздний час, предложил почистить ботинки. Едва Петер успел отказаться, подбежал другой парень, постарше, с тем же предложением и стал прогонять младшего. Они еще ссорились, когда Петера атаковал продавец открыток. Петеру показалось, что с другого тротуара к нему решительно направляются еще какие-то молодые люди, он малодушно повернулся и возвратился назад, на ярко освещенную улицу. Все же ему пришлось расстаться с несколькими пиастрами, чтобы охладить коммерческий пыл юных торговцев.

Петер сел у открытого окна большого кафе. Официант принес ему лимонад и кексы. Напротив кафе несколько извозчиков ожидали пассажиров. Рядом стояли столики с фруктами, арахисом и с какой-то едой. Мимо проезжали извозчики. В одной пролетке сидела девушка, в другой — пожилая пара, в третьей — муж чина. Извозчики наряду с черно-оранжевыми такси бы ли, по-видимому, обычным средством передвижения и, по словам официанта, стоили дешевле такси.

— Что-то здесь не особенно людно, — сказал Петер.

Официант пожал плечами.

— Иностранцев нет, — ответил он и ушел.

Крохотный мальчонка остановился на улице у открытого окна, возле которого сидел иностранец. Рубаха мальчика, доходившая до щиколоток босых ног, судя по отдельным светлым пятнам, когда-то, наверно, была белой. Лицо его покрывали грязные разводы, руки, и без того темные, от грязи казались черными. Мальчик заговорил тихо, по-детски доверчиво и быстро, испытующе оглядывая стол. Там в пределах достигаемости лежали сигареты, немного дальше — кексы. Петеру стало жаль ребенка, которого среди ночи послали попрошайничать. Дать ему «бакшиш»[40], т. е. деньги, или не стоит поощрять нищенство?

— Ля, ля, — сказал Петер.

Малыш не уходил и продолжал говорить гак же тихо, так же мелодично. Голосок у него был нежный, глаза — огромные, он походил на ангела, которому пришлось ночевать в водосточной канаве. Чувство жалости овладело Петером. Сама невинность вымаливала у него милостыню и голосом эоловой арфы твердила: «Бакшиш, бакшиш!».

Петер дал мальчику кексы и смотрел вслед, как он уходил, унося их в руках.

Куда? Кто знает…

Тень Клеопатры

В полутемную комнату проникли далекие звуки автомобильных гудков. Наступило утро. Петер распахнул балконную дверь и замер как вкопанный. Перед ним серебрилось Средиземное море. Оно раскинулось за защитными молами до самого горизонта, и только зеленая полоса да одиноко белевший парус нарушали его синеву.

Петер вышел на балкон. Бухта представляла собой широкий полукруг, окаймленный набережной, шоссе и высокими белыми домами, над которыми с двух противоположных сторон возвышались минареты мечетей.

Александрия.

Город на северо-восточном побережье Африки был назван более двух тысяч лет тому назад в честь Александра Македонского. На протяжении столетий он считался центром просвещения и наук. Когда Петер впервые увидел его ночью с самолета, он показался ему на фоне пустыни сверкающей алмазной россыпью.

Теперь он снова смотрел на него сверху, на этот раз — с крохотного балкона, висевшего высоко над тротуаром. Автомобили, катившие внизу, казались игрушечными; но, очевидно, они и в самом деле были меньше, чем большинство машин в Каире. Автобусы с арабскими номерами один за другим останавливались у гостиницы. Многие из пассажиров были одеты по-европейски. Грузовики везли дрова, кирпич, оплетенные бутыли, набитые чем-то мешки… Иногда на клади сидел человек. Порой поток автомобилей прерывался, на минуту воцарялась тишина, и тогда становился слышен мелодичный звон колокольчиков, привязанных к уздечкам ослов и мулов. Животные тянули за собой низкие телеги и повозки, нагруженные различными товарами, на них восседал возница, одетый в галабию или штаны с рубашкой, всегда босой, чаще всего без спутников. Только один ехал с женой и ребенком.

С улицы Петер перевел взгляд на бухту, вернее, на ее западную часть, где на более широком молу, напоминавшем мыс, стояло несколько зданий. Петер заказал завтрак и спросил официанта, как называется мыс.

— Восточной Гаванью, хотя корабли сюда не заходят, — сказал тот.

Так вот она, значит, гавань древнего острова Фарус, который искусственным перешейком был связан с материком и с тех пор стал называться Фарос. На нем когда-то возвышался маяк, считавшийся одним из чудес света. То, что еще помнили о нем люди, действительно казалось чудом или сказкой.

Беломраморный маяк имел в высоту более ста пятидесяти метров[41]. Его свет был виден за тридцать миль. Как и остров, маяк назывался Фарос. По мнению немецкого ориенталиста, умершего на рубеже XIX и XX столетий, башня стояла на широком фундаменте и была сложена из четырех суживавшихся кверху четырехгранных сооружений, поставленных одно на другое. Они были увенчаны круглой башенкой значительно меньшего размера. В других источниках называется иное число частей башни, в общем оно колеблется между четырьмя и восьмью. На строительство маяка было затрачено восемьсот талантов, более четырех миллионов золотых марок на наши деньги. Все это, однако, еще не чудо. Чудом был рефлектор, отражавший лучи солнца и способный поджигать корабли, даже находившиеся на расстоянии ста миль от берега. История сооружения и разрушения маяка относится к числу величайших легенд человечества.