Путешествие по арабским странам - [4]

«Страж могил» — его лицо обращено к восходящему солнцу — сейчас был озарен светом. В нем не было ничего страшного, решительно ничего. Но если египтяне сами называли его «отцом ужаса», то, вероятно, в сфинксе они видели не соединение силы с духом, а какой-то иной символ. Возможно, он казался им человеком или фараоном, способным проявлять жестокость хищного зверя.

Когда Петер поднимался вверх по холму, стало уже совсем жарко. Со стороны пустыни навстречу ему к пирамиде Хеопса степенной походкой шел высокий и стройный человек с горделивой осанкой, одетый в галабию из золотистой парчи. На пересечении тропинок они встретились. Лицо египтянина, которому могло быть около шестидесяти лет, соответствовало его благородной осанке. Строгие черты лица, очки в тонкой золотой оправе, короткая с проседью щетина, умные глаза — все это придавало ему вид ученого, который, не побрившись, от правился на утреннюю прогулку.

Он любезно поздоровался, осведомился о намерениях иностранца, предложил свою помощь.

— Я — шеф гидов, — сказал он с достоинством по меньшей мере известного археолога.

Пустыня зацвела

Солнце пекло нещадно, но в голове Петера звучал стих из Корана: «Радостная весть вам сегодня!» Сады, где внизу текут реки, — вечно пребывая в них. Это — великий успех».

Только что пальмы и маслины обрамляли дорогу, яркие цветы сияли среди зелени большого сада, садовник поливал овощи на грядках, пирамида Хеопса молчаливо посылала приветствия с высоты своей вершины, и вдруг сразу, без всякого перехода, началась пустыня. Один нажим на акселератор — и пышное изобилие юга сменилось безжизненной пустотой. Всхолмленная поверхность земли то коричневого, то красноватого, то желтого, то светло-серого цвета была покрыта затвердевшей коркой. А ведь каждый год в марте буря поднимает тучи песка и гонит их до самого города, где тонкая песчаная пыль, проникая через запертые двери и окна, затрудняет дыхание.

Песок — это гнев небес.

Когда в Европе выпадает снег, здесь порой проходят дожди, и на краю пустыни кое-где появляются цветы. Но теперь осень, и с самой весны не выпало ни одной капли влаги. Шоссе черной лентой обвивает раскаленную голую землю. Ни дерева, ни кустика, ни одного растения, ни одной травинки. Беспощадная, облитая мерцающим жаром пустота.

Редко-редко встречаются какие-нибудь признаки жизни. Вот к земле пригнулся, как бы стараясь спрятаться от зноя, осыпанный песком кустик какого-то-мрачного зеленого цвета, рядом иногда второй и третий… А вот тут даже целая низина, покрытая грязно-зелеными пятнами, словно обрызганная… Вода? Воды нет. Разве что на очень большой глубине, но кто станет поднимать ее наверх и кому она нужна в этом мертвом царстве? Пустые черные бочки из-под асфальта, похожие на мрачные обломки колонн, выстроились вдоль шоссе, будто окаймляя въезд в ничто.

Даже следов деятельности людей в пустыне мало. Иногда попадаются щиты: маленькие — указывающие расстояние, более крупные — рекламирующие шины, одежду, гостиницы; кое-где валяются ржавые обломки кузова; изредка виднеется палатка, в тени которой, сидя на корточках рядом со своими велосипедами, завтракают двое дорожных рабочих. И снова пустота… Только много времени спустя появляются на горизонте несколько верблюдов, их силуэты четко вырисовываются на фоне яркого неба. Это либо караван, либо полицейский патруль, старающийся проникнуть в тайны пустыни, может быть для того, чтобы арестовать контрабандиста, торгующего наркотиками. И снова вокруг надолго мертвая пустыня. Затем появляются наполовину занесенные, прикорнувшие в песке развалины оград и домов большого заброшенного селения.

— Бывшие военные бараки англичан, — деловито и удовлетворенно пояснил сопровождавший Петера египтянин.

Асфальтированная дорога сменилась бетонной.

— Недавно построена, — с гордостью отметил египтянин.

«Странное зрелище», — подумал Петер. С обеих сторон новая дорога была окаймлена молодыми деревцами с тонкими веточками и нежной зеленой листвой. Вид у них был какой-то робкий, застенчивый, будто они боялись: не слишком ли рискуют люди, оставляя их, таких молодых и слабых, во власти яростного солнца. Но деревца получали поддержку — желтая цистерна подвозила воду и поила их; земля вокруг была более темной от влаги.

Вблизи дороги под жгучим солнцем группа рабочих кирками и лопатами долбила белый песок пустыни. На большинстве из них были галабии белого цвета или других светлых тонов, а вокруг головы — белые шарфы, которые не только служат украшением, но и защищают от солнца. На двух рабочих было нечто вроде белых гольфов— короткие штаны, которые, ниспадая от бедер наподобие юбки множеством складок, тесно схватывали ногу ниже колена, оставляя икры открытыми. Резкий контраст между светлой одеждой и темной кожей вызывал воспоминания об отпуске, море и солнце. Рабочие казались мускулистыми и гибкими, все были босиком. Некоторые провожали машину улыбкой.

Машина промчалась мимо бульдозера, который выравнивал участок пустыни. Деревья стали больше, поливные шланги, соединенные с цистернами, автоматически поворачиваясь, теряли часть драгоценной влаги на краю дороги. Далеко справа, над белой теперь поверхностью песка, показалась ярко-зеленая полоса, а над нею — светло-серые верхушки больших парусов.