Путешествие по арабским странам - [30]

— Дай ему пиастр, — сказал тот.

Мальчик взял монету, сунул ее себе в карман, опустил тамбурин и протянул Петеру ручонку.

— Сигарету! — сказал он и показал на старика с шарманкой, который, улыбаясь и кланяясь, заранее благодарил за персональный подарок.

— Час почти прошел, — сказал Ахмед.

— Ты соскучился по Ивонне? — спросил Петер.

— Нет, но любопытно.

Снова потянулся караван торговцев, но Петер почти утратил к ним интерес. Один предлагал графин со стаканом, другой держал в руках птицу, третий продавал нижние сорочки, четвертый — табачные изделия. На него Петер посмотрел пристально — ему показалось, что египтянин слеп на один глаз.

— Трахома, — сказал Ахмед, когда торговец отошел. — Скверная глазная болезнь здешних мест. Переносится мухами. Больные слепнут, если не обращаются к врачу.

— А есть такие, что не обращаются?

— Ну, теперь в этом отношении стало уже гораздо лучше. Но не думаешь же ты, что англичане беспокоились о том, кто здесь болен и кто здоров?

Мимо прошел полицейский в белом костюме с желтым поясом и в белом шлеме. Тучный человек в белой галабии — он не поднимал глаз, и это придавало ему таинственный вид — встретил знакомого, пожал ему руку и тут же что-то зашептал на ухо. Торговцы снова предлагали браслеты, бумажники, ковровые дорожки… мальчишка лет четырнадцати в грязной галабии стоял перед окном, широко раскрыв рот, и маленьким грязным кулаком делал быстрые движения, как бы поднося еду ко рту. Мужчина без обеих рук, сжимавший культями голубоватый листок, опустил его на подоконник. Испуганный Петер не знал, что делать.

— Это лотерейный билет и к тому же очень дорогой, — определил Ахмед и сказал инвалиду несколько приветливых слов. Тот смочил культю слюной, прижал ее к лотерейному билету и забрал его.

Шарманка играла песню о ласковых ночах на Капри.

Экзотика и нильская грязь

Как это бывает в кино, когда монтируются два кадра, на экзотической террасе у подножия пирамид какая-то итальянка, с виду похожая на светскую даму, пела ту же сентиментальную песню. Время приближалось к половине десятого.

Ивонна предложила отправиться сюда. Ведь этот вечер был для нее действительно последним в Каире, если только она не получит опять особого поручения, «как неделю назад». Эти слова были обращены к Ахмеду, но предназначались Петеру. Короче говоря, ей хотелось поехать на террасу, тем более, что это было совершенно безопасно — без пиджака в такой вечер там было бы слишком прохладно. При этом она улыбнулась Петеру, а он, улыбнувшись ей в ответ, сказал:

— Линкольн ведь тоже не был догматиком и не снимал пиджака только для того, чтобы досадить женщине.

Выйдя из светлых сумерек парка и поднявшись по короткой каменной лестнице, они ступили на террасу. Посетителей было еще мало. Старший официант в черном костюме предложил им на выбор столики рядом с площадкой для танцев или подальше, где спокойнее. Они выбрали места у балюстрады, обрамленной вьющимися растениями и цветами. Недалеко от них поднимались стройные пальмы, освещенные снизу ярким или рассеянным светом. В густых кустах висели цветные фонарики. На столах стояли яркие цветы в фарфоровых вазах, основания которых источали бледный свет. Обстановка напоминала навеянный волшебной сказкой сон. А над всем этим висел серебряный серп луны, ее сияние пробивалось сквозь листья пальмы, на бархатном куполе неба горели белые огни звезд.

Столик был убран словно ненароком набросанными цветами, а кроме того, официант принес Ивонне венок из сладко пахнущего жасмина. Она надела его на шею так, что вырез ее облегающего платья из светло-серой парчи остался открытым. Белый жасмин еще ярче оттенял золотую цепочку на ее шее и восточные серьги в форме колокольчиков, которые Петер видел на ней впервые. Казалось, что их звон привлек на ее плечи цветы.

Певица пела в сопровождении итальянского джазового трио. Ее черное вечернее платье украшал венок из белого жасмина и роз, руки были обвиты браслетами из жасмина. Когда она пела, то в такт музыке слегка покачивала бедрами. Голос ее был манящим, как ночь.

Терраса вдруг заполнилась посетителями, будто они сговорились между собой. В половине десятого было принято ужинать. Мужчины были одеты в черные костюмы или белые пиджаки и черные брюки, женщины — в нарядные платья с широкими юбками, легкими, как дуновение, но сохранявшими свою форму не хуже церковного колокола благодаря нескольким туго накрахмаленным нижним юбкам конусообразного фасона. Петеру даже почудилось, что, когда красавица, осторожно переступая на шпильках, задевала подолом стул и воздушная ткань, не сминаясь, колыхалась вокруг ее ног, раздавался звон серебряных колокольчиков.

Он попросил у официанта карточку блюд из баранины.

Ахмед, сидевший напротив Ивонны, завел с ней разговор, которому, казалось, не будет конца. Петер из вежливости делал вид, будто прислушивается к беседе, на самом же деле старался незаметно рассмотреть посетителей. Он знал, что из-за Суэцкого кризиса в Египте в те месяцы было мало иностранцев. Туристские группы приезжали редко, еще реже задерживались надолго одиночки или пары. На террасе собрались почти одни египтяне: мужчины лет тридцати или старше с красивыми, стройными, гибкими дамами. Женщины вели себя сдержанно, и только блеск их темных глаз говорил о том, что они умеют быть весьма оживленными. Было и несколько иностранцев. Эту блондинку, например, Петер уже видел где-то несколько недель назад. Ее, бесспорно, самое дорогое платье слишком бросалось в глаза; на пальцах, в ушах, на руках и на шее сверкали драгоценности. Высокая и стройная, она со спины казалась молодой, но лицо у нее было потрепанное, помятое, слишком сильно накрашенное. Даму и в этот раз сопровождал мужчина на полголовы ниже ее, с лысиной в форме полумесяца, то ли возникшей естественным путем, то ли выбритой по прихоти женщины специально для поездки на Восток. Судя по вялым движениям губ этой пары, они говорили по-английски.