Путешествие по арабским странам - [16]

Петер Борхард постоял на балконе, затем позавтракал и вышел из дому. С широкой улицы через переулок был виден канал. Магазины, витрины которых были убраны в расчете на иностранцев, уже торговали. Их владельцы стояли в дверях или на тротуаре, всем своим видом выражая готовность обслужить покупателей. Они предлагали сувениры, бумажники, коврики, кофе, платки и украшения. Другие лавки, торгующие бельем или готовым платьем, ничем не отличались от европейских. Мирно прогуливающиеся мужчины с ящиками для щеток становились назойливыми, если иностранец не сразу соглашался быть облагодетельствованным ими и лично убедиться в том, каких высот они достигли в искусстве чистки обуви.

Улица выходила к Средиземному морю, ослеплявшему своей яркой синевой. На углу ее стояла огромная гостиница, на сваях над морем расположилось кафе, к которому вели сходни. Вдоль пляжа тянулись многочисленные легкие постройки на высоких ножках — дачи богатых любителей купания.

На террасе кафе, отдав свои туфли во власть чистильщика, сидела Ивонна. Петер уселся рядом. Немедленно перед ним появился чистильщик, постучал щеткой по деревянному ящику и жестом предложил иностранцу поставить ногу на железную подставку. Петер повиновался. Затем он вместе с Ивонной отправился в порт, чтобы узнать, где находятся вновь прибывшие иностранные лоцманы. Египтянин в белом костюме проводил их в комнату отдыха.

Жара уже стояла невыносимая. В помещении с кондиционированием воздуха, обставленном круглыми столиками и креслами, громко играло радио. Иностранные капитаны, поспешившие сюда после того, как лоцманы объявили бойкот, сидели по двое и по трое, что-то читали или писали, дремали в дыму сигарет или беседовали.

— У нас здесь есть американец, — сказал лоцман-египтянин в белом костюме.

Мистер Эстелль сидел за столиком один. Лицо его было иссечено мелкими морщинами, нос, словно положенная поперек вершина горы, выдавался намного впереди впалых щек, хладнокровные глаза глядели добродушно. Он сообщил, что ему сорок девять лет.

— Чем вы занимались в Штатах? — спросила Ивонна своего земляка.

— Я был капитаном, у меня жена и семилетняя дочь. Я не хотел оставлять их одних, да и корабля мне уже не давали. Пришлось стать рабочим на верфи.

— Где?

— В Нью-Йорке.

— А теперь?

— Я, собственно говоря, слишком стар для лоцмана. Но в египетском посольстве в Вашингтоне мне оказали, что меня возьмут, и оплатили билет на самолет. Если я сдам экзамен и получу «job»[21], я вызову сюда жену и дочь. Здесь я смогу зарабатывать больше и буду жить с семьей.

— А как отнеслись к вашей поездке в государственном департаменте?

— Не запретили, но заявили, что я еду на свой страх и риск.

— Ясно? — спросил Петер, когда они отошли от стола американца. — Здесь он заработает больше, а работать будет меньше. Поэтому он приехал.

— Вам не хватает, наверно, изъявлений пламенной симпатии? — усмехнулась Ивонна.

Петер пропустил это замечание мимо ушей и спросил египтянина, сможет ли американец, если он останется здесь, устроить свою дочь учиться.

— Это очень просто, — ответил тот. — В Порт-Саиде есть школы, где обучение ведется на английском и французском языках.

Они оглянулись. Комната была заполнена людьми.

— Вон там польские лоцманы, — показал египтянин.

— Я бы хотел с ними поговорить, — попросил Петер.

Американка пошла с ним. Они приблизились к столу, за которым сидели четверо мужчин изучавших по тетрадке морские знаки и правила движения по каналу.

— Почему вы приехали сюда? — без обиняков начал Петер.

Моряки с усмешкой переглянулись, потом один не спеша, степенно произнес:

— По двум причинам. Во-первых, конечно, чтобы помочь египтянам, и, во-вторых, чтобы иметь возможность жить со своими семьями.

Петер вопросительно взглянул на Ивонну:

— Это звучит уже несколько иначе, не так ли?

Петер и Ивонна поехали по широким улицам «европейского города», вдоль которых стояли современные дома, и миновали «арабский город», поразивший их своей сутолокой, нищетой и грязью. У обитателей деревянных хибарок и бараков, одетых в светлые, часто грязные галабии, была такая гордая осанка и такая величественная походка, будто они принцы крови, расхаживающие по роскошным залам.

Дальше шоссе вело в Исмаилию.

Слева от дороги сверкал Суэцкий канал, справа вдалеке дремал узкий канал с пресной водой цвета глины. Наступил полдень. Петер и Ивонна перегнали шведское судно, шедшее с севера, затем английское и норвежское. Голландский корабль «Нордзее» тянул на буксире две баржи из ГДР. Корабли шли с интервалом двести-триста метров. Изредка между ними проскальзывала моторка, пересекавшая канал. На берегу возле большой лодки возились рабочие; промелькнула землечерпалка; позади остались небольшое грузовое судно, не спеша бороздившее воду, и железнодорожный состав, который шел рядом с шоссе. В узком канале — он долго тянулся параллельно Суэцкому — рабочие, стоя по пояс в илистой воде, серпами срезали камыш. Их товарищи, тоже с серпами в руках, под палящим солнцем шагали по шоссе к своим жилищам. Большой участок дороги заново засыпали гравием и трамбовали катками.

— Странно, — сказала Ивонна. — Океанские пароходы на канале, современные поезда в пустыне, асфальтированное шоссе — все рядом, и тут же — серпами срезают тростник для крыш.