Путешествие на юг - [14]

М а ш а. Ты из себя капиталиста не строй.

В а л е р к а (отнимает у Маши корзину, запихивает деньги ей в карман). Деньги за товар.

М а ш а (не сразу). Ну, потешил себя?

Голос из динамика: «Прекрасна и неповторима природа нашего чудесного края. Как кавказцы гордятся своим Казбеком, так мы гордимся нашей горой Ай-Петри, которой вы имеете возможность любоваться в настоящую минуту нашей увлекательной морской прогулки. Взгляните, как горда и неприступна эта гранитная стена, почти не поросшая нашей неповторимой флорой. Многие специально поднимаются на Ай-Петри, чтобы полюбоваться восходом нашего крымского солнца и нашей необозримой морской стихией».

Динамик захрипел, еще два-три раза сделал отчаянную попытку вытолкнуть из себя взволнованную речь экскурсовода, произнес обрывки слов: «…ликий поэт Ал… ушкин сказал …ощай, свободная… ихия» — и умолк. И, чтобы сгладить неловкость с неисправным микрофоном, радист поставил все ту же пластинку — «А у нас во дворе». Маша поднимает корзину, достает из нее и раскладывает на столе цветы. Рассматривает каждый — не помяла ли. Опускает руки. Думая о чем-то нерадостном, переводит взгляд на море. И, словно бы не замечая этого, бросает цветы в воду — первый… второй… третий… Прогулочная палуба погружается в темноту.

КАРТИНА ШЕСТАЯ

…и ведь чуть не поверила я и бескорыстие твое.

Прошел еще день. Двор Дороховых. На авансцене — мольберт. Рядом — на табуретке — коробка с красками и кисти.

Жаркий полдень.

Начало картины застает  В а л е р к у  прильнувшим к щели в заборе. Потом над забором появляется голова  М а ш и. Некоторое время она без улыбки наблюдает за ним, бросает в него кипарисовую шишку и скрывается. Валерка вздрагивает, оглядывается и, не обнаружив никого за спиной, снова принимается рассматривать двор Таисьи.

М а ш а (входит через калитку, останавливается возле мольберта, изучает нечто изображенное на холсте; не глядя на Валерку). Здравствуй.

В а л е р к а (замер, затем, не оглядываясь, выпрямляется, проводит на заборе линию, отступает на шаг; после некоторого размышления проводит еще одну, перпендикулярную к первой; полюбовавшись, медленно поворачивает голову). Из-под земли вынырнула?

М а ш а. Ага. Красишь?

В а л е р к а. Творю. На изнанке вашего забора создаю абстрактный шедевр.

М а ш а (кивая на мольберт). Это тоже ты рисовал?

В а л е р к а. Шутка гения. Эскиз. (Подходит к мольберту.) Война в Крыму — все в дыму.

М а ш а. А это у тебя что?

В а л е р к а. Не «что», а «кто». Мальчик. В современном искусстве главное — фотографического сходства избежать.

М а ш а. У тебя что — талант?

В а л е р к а. А черт его знает. У одного чудака спросили: вы на скрипке играете? А он говорит: не знаю, не пробовал. Так и я. Это мне Вера свой мольберт оставила. Краски вот, холсты. Она час назад неожиданно уехала, ну и подарила, чтобы не забывал.

М а ш а (продолжая рассматривать «картину»). А это его дед?

В а л е р к а. Почему дед?

М а ш а. С бородой.

В а л е р к а (задумчиво). Пожалуй… Только вообще-то оно дерево, а не дед. Осенний пейзаж. (Рисует.) Между прочим, в странах капитала художники на тротуарах рисуют.

М а ш а. Это мы проходили.

В а л е р к а. А если проходили, тогда деньги мне бросай.

М а ш а (значительно). Ты уже и за это берешь?

В а л е р к а (с тем же легкомыслием). А как же — на пропитание и ночлег. (Заметив, что Маша полезла в карман.) Да ты что? Я ведь шучу.

М а ш а (без улыбки). И я. (Выворачивает пустые карманы фартука.) Вот.

В а л е р к а. Слушай, что это ты моду взяла — рассматривать меня?

М а ш а (не сразу). Твори. Я не к тебе, к Николаю. Голиаф Петрович велел ему на почту прийти. Чтобы помог ему фрукты отправить домой. (Опять внимательно посмотрела на Валерку, хотела что-то сказать, сдержалась.) Дома он?

В а л е р к а. Загляни. Последние дни они все с утра исчезают. Просыпаюсь — пустота. Приходят затемно — и прямо в кровать. Такое впечатление, что если бы с моря ночью не гнали, они вообще бы переселились на пляж.

М а ш а. Что им дома делать? С дядей твоим лясы точить?

В а л е р к а. Еще чего! Лучше уж солнечный удар. Или утонуть. (Продолжает рисовать.)

Маша уходит за кулисы направо. Позывные пантомимы. И затем — тихая музыка. Старинный менуэт, исполняемый на клавесине. Входят  ч е т в е р о. Один из них надевает Валерке на голову огромный берет, второй накидывает на него традиционную блузу художника. Валерка преображается. В позе, в движениях кисти появляется уверенность. Пантомима выстраивается за его спиной, с жадным восторгом наблюдает за работой мастера. Затем первый из пантомимы снимает с мольберта воображаемую законченную картину, вешает ее на воображаемую стену. То же самое проделывают второй, третий и четвертый. Двигаясь под музыку менуэта, они любуются шедеврами, восторгаются ими. И вдруг — в самый разгар торжества — Валерка швыряет на землю кисть и садится на табуретку, предварительно пнув ее ногой. Музыка замолкает. Пантомима в недоумении застывает. Затем первый и второй снимают с Валерки берет и блузу, и все четверо покидают сцену.

Входит  М а ш а.

М а ш а. На пляж я его искать не пойду. Так своему Голиафу и передай.