Путешествие на юг - [13]

Голос из динамика, как обухом по голове: «Итак, дорогие участники нашей восхитительной прогулки, продолжаю описывать красоты, щедро проплывающие перед нашими взорами.

Пантомима разгримировывает Валерку, исчезает.

Не раз на плакатах и открытках, посвященных нашему чудесному краю, вы видели возвышающееся сейчас перед вами «Ласточкино гнездо». Построенное на мысе Ай-Тодор…»

Динамик захрипел и умолк. Маша и Валерка смотрят на динамик, ожидая продолжения. Динамик молчит.

(Подражая голосу экскурсовода.) …Построенное на мысе Ай-Тодор в тысяча девятьсот двенадцатом году по проекту инженера Шервуда уникальное здание «Ласточкино гнездо» является гордостью нашего неповторимого, чудесного и восхитительного края. Пострадало во время землетрясения в тысяча девятьсот двадцать седьмом году. Благодарю вас за внимание. Аминь.

М а ш а. Другие специально приезжают на эту красотищу поглядеть. А ты и не ценишь небось.

В а л е р к а (многозначительно). Что имеешь — не хранишь, потерявши — плачешь.

М а ш а. Стихи?

В а л е р к а. Стихи.

М а ш а (эти альбомные вирши произвели на нее впечатление). Я потом запишу.

В а л е р к а. И еще: люби меня, как я тебя, и будем мы с тобой друзья.

М а ш а (повторив про себя). Запишу.

В а л е р к а. Господи! Как допустил ты, что из всех девчонок — рыжих, белых, черных, буро-малиновых и голубых… (Умолкает.)

М а ш а (не опуская бинокль). Ну?

В а л е р к а (недоуменно пожав плечами). Жду ответа, как соловей лета. Динозавр!

М а ш а. Ой, Валерка! Это сколько же комнат в этом «Ласточкином гнезде»?

В а л е р к а. Пустяки. Тебе бы дворец Ливадийский. Там бы ты жильцов развела.

М а ш а. Любопытно же.

В а л е р к а. Слушай, отвлеченные мысли появляются у тебя? Скажем, видишь дерево и думаешь не о том, на сколько его кубометров дров можно распилить, а о том, что, может, на него еще Пушкин смотрел, что нас не будет на свете, а оно все так же будет по ночам со звездами разговаривать, ветвями качать.

М а ш а. Неодушевленные предметы не разговаривают. О чем им там говорить?

В а л е р к а. О вечности, баранья твоя голова!

М а ш а. Не кричи, люди вокруг. (Оглянувшись.) Ой, Валерка, вон твоя Нина стоит.

В а л е р к а (в запале). Черт с ней! Представляешь, что они перед лицом вечности про тебя могли бы сказать?

М а ш а. Если дружишь — нехорошо ее к черту посылать.

В а л е р к а. Кого?

М а ш а. Нину твою. Сюда идет.

В а л е р к а (спустившись на землю, покосился налево и, поспешно отвернувшись, облокачивается на планшир). Надоела. Пускай мимо пройдет.

М а ш а (усмехнувшись). Не бойся. Обратно пошла… Ну, так чего ты про вечность свою говорил?

В а л е р к а. Замнем. Все это от тебя как от стенки горох.

М а ш а. А тебе откуда известно? Может, я каждое твое слово в особую копилку кладу.

В а л е р к а. Я, когда услышал, как ты, будто зазывала ярмарочный, свой товар расхваливаешь, — знаешь что ощутил? Стыд. Бежать хотел.

М а ш а. Беги. Ты ведь святой, вроде Христа, тоже небось обучен по морю ходить. Стыд-то при чем? Ты же знал, что я на рынке стою.

В а л е р к а. Я думал, черешня там, огурцы малосольные, кизил. Но чтобы цветы!

М а ш а. Здрасте! Благородный товар. Лучше, чем в рассоле руки мочить. И покупатель особый. Радостный. С легкой душой.

В а л е р к а. «С легкой душой»! Что же ты его по этой легкой душе — наотмашь: за цветок полтора рубля! Да у него, может, всех доходов — трешка в день.

М а ш а. Для тех другие цветы. Те фиалки берут.

В а л е р к а. Вот она — психология звериная твоя. На рынке люди надвое делятся: есть деньги — бери, нет — проходи.

М а ш а. Поглядел бы ты, как бабка спину над этими цветами гнет, стал бы ты их задарма раздавать? Не всем в космосе летать. И в академики не всем выходить. Кто-то должен на рынке и цветы продавать. Скажешь, не так?

В а л е р к а. Не так. Бабка твоя не просто цветы продает. Наживается она на цветах. Пожирнее хочет кусок отхватить. И тебя, дуреху, в свою упряжку впрягла.

М а ш а. Закон не запрещает цветы продавать.

В а л е р к а. Смотри, Машка, проторгуешься! Будут у тебя, как у Таисьи, вместо друзей покупатели и жильцы.

М а ш а. Отец тебя всему этому научил?

В а л е р к а. И отец… Тьфу, дуреха! Нашел с кем говорить.

М а ш а. А ты говори.

В а л е р к а. Чего же ты в сторону глядишь?

М а ш а (задвигая ногой корзину под стол, тихо). Видишь, моряк с повязкой на рукаве? Он меня приметил. Гонялся за мной.

В а л е р к а. Зачем?

М а ш а. Цветы хотел отобрать.

В а л е р к а. А ты говоришь, закон на твоей стороне.

М а ш а. Так то на рынке, а на пароходе нельзя.

В а л е р к а. Да не прячь ты лицо! На воровку ты похожа сейчас… Это чтобы из-за лишней десятки достоинство терять! Противна ты мне, Машка! Противна ты мне — поняла?

М а ш а. Поняла-поняла, не ори.

В а л е р к а. По трапу он спустился. Ушел… Докатилась ты… Иди торгуй. «По полтиннику штука, на два рубля — пять».

М а ш а (забирает корзину, идет, останавливается). А я думала, подружимся с тобой.

В а л е р к а. Мало ли что ты думала… Стой! Сколько их там у тебя? Ну, гладиолусов всех цветов?

М а ш а. Штук двадцать осталось. А что?

В а л е р к а (достает из кармана деньги). На. Десятка как раз. Дядя расщедрился. Покупаю. Все.