Путешествие на Восток - [24]

В Среду, рано утром, отправился в Балбек. Дорога ровная как скатерть по Балбекской долине, широко растилающейся между двумя стенами Ливанскою и Анти-Ливанскою. Она почти вся обработана. Жатва, луга, на коих пасутся богатые стада. Шелковая мурава, на которую можно и прилечь. Сельские картины, успокоивающие и освежающие чувства после судорожных сцен истерзанной и ломаной природы утесов; тут можно пустить коня своего вскачь, что я и сделал к неудовольствию спутников и проводников моих. Пришлось же мне прослыть отчаянным наездником: я был всегда далеко впереди от каравана своего. Долина простирается верст на 60 в длину и, судя по глазомеру, верст на 20 в ширину. Я проехал ее с небольшим в четыре часа, а казенная езда шесть часов. О развалинах Балбека, после того, что было о них мною сказано, говорить нечего, к тому-же жарко и писать не хочется. Развалины сами по себе, какие бы они ни были, для глаз и чувства моего, не имеют много приманки. Я рад, что видел Балбекские развалины, но еще более рад, что на пути к ним проехал часть Ливанских гор и Балбекскую долину. Природа в каком бы виде она ни была, для меня всегда привлекательнее зданий здравствующих и зданий развалившихся; но здесь любопытно и поразительно видеть, что делали люди за несколько тысяч лет до нас, какими громадами они поворачивали и какие памятники воздвигали. В сравнении с ними, наши монументальные здания – карточные домики и детские игрушки; а Краевский толкует о прогрессе. Пришел бы он посмотреть на развалины храма Балбека, посудить по нем, что должен был быть город, вмещавший в стенах своих такое громадное здание. На какую высшую степень просвещения, промышленности и художественности такое строение указывает, и сравнить все это с опустением, невежеством и бедностью духовною и материальною, которые овладели ныне этим местом. Я два раза осматривал развалины: в первый день приезда и во второй при месячном сиянии. На другой день еще посвятил несколько часов на прогулку но развалинам. они обведены речкою. Вода превосходная. К развалинам на ней построена мельница. Под широкими сводами сучат веревки. Вот нынешняя жизнь и значение некогда знаменитого и великолепного храма. В Трое и того не найдешь. Впрочем там найдешь Гомера и его Илиаду, как в Гомере найдешь Трою. В Балбеке ночевал у мущрана, епископа, грека Нимского. Он спрашивал меня о графе Остермане-Толстом. Возвращаясь ночью от прилунной прогулки по развалинам, проходили мимо сада, где за стенами совершался мусульманский девичник, пели предсвадебные песни и били в ладоши. Провожавшие нас Турки и христиане боялись долго оставаться на улице, чтобы не нарушать, близким присутствием нашим, таинства женского сборища, которое признается у Турков гражданскою и домашнею святынею, неприкосновенною для мущин и особенно для гяуров. В Четверг в 3 часа по полудни выехал я из Балбека; часу в 8-м вечера возвратился в Захле. За полчаса до селения выехал ко мне на встречу шейх в красном бурнусе, соскочил с коня и с поклоном вложил мне в рот свою курящуюся трубку – величайшая восточная учтивость, которая некогда переводилась на Западе предложением понюхать табаку из табакерки. И тут и там – табак символ приветствия. Если хорошо бы порыться в древних обычаях, то может быть найдешь, что обычаи одни и те же, как мысли и понятия, обходят с некоторыми изменениями круг земли и столетий. Шейх провез меня по всей столице своей, вероятно с мыслью, удивить меня её обширностью и многолюдством, которое стекалось по пути его с знаками почтения. А мне хотелось проехать по другой стороне – низменной, чтобы, при вечерней прохладе и блеске звезд, полюбоваться течением реки и темною зеленью тополей. Но, не смотря на мои убеждения, которых он впрочем не понимал, я должен был переменить свою поэтическую прогулку на торжественное, по прозаическое шествие по кривым и крутым улицам, мимо мазанок и лачуг, и только с вершины прислушиваться к плеску струй, разливавшихся в глубине оврага. Вечером Арабы пели, плясали передо мною род восточного канкана с отрывистыми и угловатыми телодвижениями. Мало по малу плясун входит в пассию, кидается, вскликивает, перегибает спину свою назад, se cambre так, что закинув голову назад чмокается сзади губами своими с одним из присутствующих и изнуренный падает на свое место. На другой день, в Пятницу, худо выспавшись от нашествия разноплеменных насекомых, отправился я в обратный путь в 5 часов утра. По маршруту моему, этот переход разделен был на два дня. Так и лошади были наняты; но я совершил его в один присест, к неудовольствию моих спутников и к удивлению ожидавших меня в Бейруте не ранее Пятницы. Около тринадцати часов был я на коне, с малыми остановками в конаке, чтобы выпить чашку кофе, и к 7-ми часам, т. е. к обеду, был я в доме Базили. Мой возвратный путь лежал или карабкался и корячился, по другим горам. Путь такой же тяжелый и со всяким другим конем, не туземным или тугорным, опасный – при солнечном сиянии ехал я часы по туманам, или облакам, и проникнут был плавающею над мною и вокруг меня влагою. Дороги разглядеть не мог; но тут были нужны не мои глаза, а лошадиные. Если лошадь моя обступилась бы, я мог бы сказать буквально que je suis tombé des nues. – Пo вершинам некоторых гор лежали снежные полосы, как у нас холсты для беления по деревням. Горы еще тем нехороши, особенно для усталого путника, который видит перед собою цель своего странствования, что эта мнимая близость обманывает его зрение. С крыльями и легко бы долететь по прямому направлению, но тут кружишься иногда час и более почти все на одном месте, потому что крутизна скалы не дозволяет прямо спускаться, а надобно лавировать.