Путешествие на «Париже» - [3]

– Когда же ты собираешься ехать? – бесстрастно спросил он.

– Скоро, – ответила Вера. – Возможно, летом. А если проклятый дождь не прекратится, то раньше.

– Без тебя, Вера, Париж уже не будет прежним.

Чарлз на миг встретился с ней взглядом, выдавил еще одну улыбку и снова уткнулся взглядом в пол.

– Мне, дорогая, пора бежать, – пробормотал он. Судя по всему, он готов был отчалить в любую минуту. – Амандина, принесите, пожалуйста, пальто.

Амандина устремила взгляд на хозяйку. Вера сидела, сложив на коленях руки.

– Au revoir[2], Чарлз, – уронила она, не в силах поднять на него глаза.

– Я буду о тебе справляться, – едва коснувшись ее плеча, проговорил Чарлз. Похоже, в эту минуту ни на что большее он не был способен.

Чарлз ушел. Вера продолжала неподвижно сидеть. Она все еще не могла поверить случившемуся. Она всегда считала себя везучей. Ей везло на скачках, в триктрак, в рулетку. И в тот день она готова была поспорить, что ее старый, самый близкий друг, узнав, что она собирается покинуть Париж, станет ее отговаривать. Она ждала, что он начнет ей доказывать, что ее место здесь, рядом с ним, что возвращение в Нью-Йорк абсурдно, что это будет ужасной ошибкой. А она бы тут же с ним согласилась, даже если бы он сказал, что из чистого эгоизма хочет, чтобы она была рядом с ним. Она сделала ставку и проиграла.

На следующее утро, все еще расстроенная, Вера Синклер написала несколько писем своим американским родным и приятелям и купила билет на пароход, отплывавший в июне.

– Амандина, мы переезжаем в Нью-Йорк, – в полдень объявила она служанке.

Жюли Верне

Войдя в дом, Жюли зажмурилась; после молочного света гаврского неба слабо освещенный коридор казался совсем темным. Она прислушалась, не раздастся ли голос матери, но в доме стояла тишина. Пройдя по дому, Жюли обнаружила мать на кухне: она сидела у окна, уставившись на пришвартованные в гавани корабли.

– Bonjour, mamam, – прошептала Жюли.

Со времен Первой мировой войны в их семье поселилось молчание, точно они лишились не только родных, но и голоса.

Мадам Верне медленно повернулась к дочери – своему единственному уцелевшему ребенку – и вместо приветствия лишь тихо вздохнула.

– Папа дома? – спросила Жюли.

Мать отрицательно покачала головой. Наверное, он, как всегда, гуляет по берегу, а это надолго, подумала Жюли. А может быть, он пошел в бар выпить в одиночестве анисового ликера. Поразмыслив, стоит ли ждать его возвращения, чтобы сообщить свою новость, Жюли решила: ждать или не ждать – не имеет никакого значения. В эти последние три года отец еще больше, чем мать, замкнулся и отстранился от жизни.

– Я принесла почту, – показывая матери всего один конверт, сказала Жюли. – Это письмо из Трансатлантической компании. Мне предложили первую работу.

И Жюли, умолкнув в ожидании ответа, принялась поглаживать родинку над губой. Услышала ли мать ее слова? Жюли опустилась на колени рядом с матерью и взяла ее руки в свои. Она уже собралась потереть распухшие, скрюченные от артрита пальцы матери, чтобы хоть немного согреть их, как заметила в складках ее платья фотографию – снимок ее старших сыновей.

Жюли внимательно всмотрелась в лица братьев. Все они были в военной форме, и она про себя каждого назвала по имени: Жан-Франсуа, Эмиль, Дидье.

– Жаль, что нет снимка Лоика в военной форме, – пробормотала Жюли и украдкой взглянула на мать.

Подбородок у той дрожал, в глазах стояли слезы.

– Да, мама, – тихо проговорила Жюли. – Я тоже по ним тоскую.

Она молча сидела в ногах у матери. Теперь было почти невозможно вспомнить, каким тесным и шумным был их дом до войны, как в нем без конца слышались мужские голоса и смех. Мадам Верне вытерла слезы носовым платком. Она всегда держала его наготове в рукаве кофты.

Жюли наконец набралась храбрости и решилась заговорить о своей новой работе. Она достала конверт и снова его открыла. Вынула письмо и протянула его матери:

– Вот. Тут говорится, что я отправляюсь пятнадцатого июня на новом пароходе. Он называется «Париж». – Жюли чуть было не улыбнулась, но успела сообразить, что улыбка будет не к месту. – Но, конечно, если я вам нужна здесь, я могу попросить, чтобы меня послали позже. Может быть…

Слабыми пальцами мать сжала ее руку и, разлепив губы, проговорила:

– Поезжай, – сказала она.

День первый Отправление в путь 15 июня 1921 года

– Мне, пожалуй, пора приступать к работе, – негромко проговорила Жюли, но не двинулась с места.

Мать и отец пришли ее проводить, и теперь Жюли, бросив незаметный взгляд на родителей, вдруг подумала, что ее старики, прожив вместе долгую жизнь, после всех перенесенных ими страданий и бесчисленных домашних трапез стали похожи друг на друга. Столь разные в молодости, теперь они выглядели как родственники: одного роста, одного и того же сложения, одинаково сгорбленные, одинаково морщинистые, с одинаково мрачным выражением лиц.

Жюли вздохнула, переложила маленькую дорожную сумку в другую руку и огляделась. «Наверное, все дети Гавра пришли сегодня поглазеть на отправление „Парижа“», подумала она. Жюли с интересом наблюдала, как жадно они впитывают развернувшиеся перед ними сцены, успевая при каждом удобном случае то схватить выпавшую из корзины пекаря булочку, то поднять с земли упавшую из ведерка цветочника розу, то незаметно дотронуться до шелкового платья статной богатой парижанки.