Путешествие капитана Самуила Брунта в Каклогалинию, или землю петухов, а оттуда в Луну - [3]

По сем увещании и по отправлении сих последних в поход против Белых, приказал он мне идти с женщинами, с ребятами и с Куфеем, которому поручено было из другой деревни привести подмогу. Еще не прошли мы с версту, как вдруг превеликую стрельбу услышали. Деревня, в которую мы посланы были, находилась от первой верстах в пяти; она была гораздо больше и многолюднее, и заключала в себе по крайней мире дворов со сто с двадцать, кои наполнены были народом.

Там уже от посланного Старшиною гонца было о всем известно, и на половине дороги попалось нам пятьдесят Арапов, которые, так же, как и первые, вооружены были. Предводительницею имели они довольно пожилую женщину, коя у них пророчицею почиталась. Куфей приказал ей взять меня под защищение; сам же с идущими на помощь возвратился, взяв у ней благословение, которое она ему и дала с обнадежением, что он победит Белых.

Стрельба все по-прежнему продолжалась, и старуха сказала мне, как она видит, что подсмотрщики бегут от Белых, хотя они и лежат на земле ничком.

«Статься может, — продолжала она, — что сии трусы скоро погибнут. Белые зажгут деревню Кормако (так называлась та деревня, из которой я шел). Они придут в другой раз, и тогда-то бедные Арапы пропадут совсем».

Стрельба продолжалась еще два часа, однако не так сильно, как сначала. Старуха встала и просила меня посмотреть на дым, от Кормако происходящий. «Старшина Фома, — сказала она, — прогоняет Белых».

Я стоял подле моей защитницы и не смел отойти от нее ни на пядень, хотя мне беседа ее очень не полюбилась. Спустя с четверть часа началась паки пресильная стрельба, которая также слышна была долго; но наконец вдруг прервалась, и вскоре потом пришел к нам посланный от Старшины Арап и объявил, что Белые сожгли деревню Кормако; однако были прогнаны, и Старшина к нам назад идет. И действительно, возвратился он к нам в непродолжительном времени с сорокью Арапами. Я уведомился от него, что Агличане оплошностью их караульщиков захватили узкими проходами, несколько из них человек убили, а прочих в деревню прогнали, где они хотя и храбро защищались, однако неприятели ворвались к ним в дома и всю деревню выжгли, что принудило бедных Арапов бежать на горы; но Белые их преследовали. Как же скоро сии последние приступили к грабительству, то первые, оправясь несколько, напали на них сзади и начали из-за дерев производит по них сильную стрельбу, так что неприятель, видя себя не в состоянии учинить им хороший отпор, принужден был оставить то место, при котором случае убито у них шесть человек и множество ранено. Мы же, говорил он, потеряли двадцать человек, и деревня совсем выжжена. Спустя по том несколько часов, пришло к нам еще сорок Арапов, и все мы пошли в ту деревню, в которую я был послан и которая Барбаскутой называлась.

На другой день собран был совет, по повелению коего четверо Арапов, упустивших должность свою на сражении, приведены были на улицу связаны, и на оной положены вверх лицом с тем, чтобы все женщины и ребята мимо их ходили, и на них мочу испускали. При определении сего наказания говорил Старшина, что если бы и другие толь же дурно поступили, как они, то бы все они, конечно, погибли, и хотя сим преступникам и дарована жизнь, однако впредь не будут они вольными людьми почитаться; ибо, не стараясь защищать вольность, недостойны и наслаждаться оною; что не могут они иметь ни мало надежды по таковом поношении, которое навлекли на себя сами, быть терпимы в сообществе честных и почтенных людей, ниже когда-нибудь освободиться от рабства, к которому осуждены они мерзостною своею трусливостью и робостью. По претерпении такого позора проданы они были с молотка, и самая большая цена за лучшего из них состояла из двух дюжин кур и одной куропатки, которые и заплатил купец при первом общенародном пиру. Караульщики же, не объявившие заблаговременно о приближении неприятельском, также и те, которые с самого начатия боя убежали, были равномерно приведены и повешены. По сем исполнении приговора расставили везде новых караульщиков и всю ту ночь простояли в ружье, ибо Кванабон, их пророчица, предсказывала другое нападение, от коего совершенная их погибель воспоследует, если не употреблены будут особливое бдение и мужество.

По прошествии четырех дней, не видя неприятеля, они успокоились, сняли дальний караул и думали, что Агличане о сей деревне, конечно, не знают. Но в пятую ночь, когда почитали себя в величайшей безопасности, взошли Агличане почти чрез непроходимые дороги на горы, и в полночь вступили в деревню, так что Арапы о приближении их ни малейшего известия не имели. Их было человек с сорок, и еще человек с тридцать расставлены по всем дорогам к сей деревне. Тогда воспоследовало преужасное кровопролитие; почти никто не мог спасти живот свой; женщины же и ребята в плен побраны были. Старшина Фома дрался и умер неустрашимым воином. Благодарный Куфей и с ним еще двенадцать человек чинили всевозможное сопротивление; но, видя, что старания их бесплодны были, схватил меня за руку и грозил мне, если я добровольно за ним не последую. Мы вскарабкались потихоньку на одну превысокую гору и почти ползком добрались до находящегося неподалеку от оной густого леса, где, избрав себе удобное место, пробыли три дня, не смея, так сказать, пошевелиться. В четвертый же день, стесняясь пресильным голодом, принуждены были послать шестерых на добычу в близлежащее селение; однако они назад не возвратились, в рассуждении чего на другой день шли мы сами из лесу, дабы промыслить себе какое пропитание. По счастью, зашли мы ночью в сад одного селения, где, утоля свой голод и нарвав с собою, сколько было можно, всяких зрелых плодов, возвратились мы в тот лес обратно.