Путешествие к Источнику Эха. Почему писатели пьют - [47]
Подобно Васе из чеховского рассказа «Степь», умевшему разглядеть, как зайцы умываются лапками и дрохвы расправляют крылья, доктор Кларенс Эдмондс Хемингуэй был наделен удивительно острым зрением. Узнав коренастую фигуру сына, он издал особый семейный клич: присвистнул американской куропаткой. Эрнест вскочил и побежал им навстречу. Паром «Грейс» — «всеамериканская шлюха» — сиял всеми огнями, а Эд казался похудевшим, старым и изможденным, тощая шея жалобно высовывалась из его неизменного воротника-бабочки. Но он был счастлив видеть сына. «Я как во сне, — писал он день или два спустя, — когда думаю о нашей радостной встрече»[190].
Эрнест потащил родителей знакомиться с Полиной, хотя, узнав о его разводе, они были в ужасе. «Ах, Эрнест, как ты мог оставить Хедли и Бамби? — писал отец 8 августа 1927 года. — Я так люблю Бамби, я горжусь им и тобой, его отцом»[191]. Если верить несколько елейным и не вполне надежным мемуарам сестры Эрнеста, Марселины «В доме у Хемингуэев», эта неожиданная встреча несколько залечила рану родителей. «Папа со слезами на глазах рассказал мне об этой встрече. Она так много значила для родителей, особенно для папы, который во время разлуки очень скучал по Эрнесту»[192].
Кларенс и Эрнест Хемингуэи в Ки-Уэст, Флорида. 10 апреля 1928 года
На сделанной в тот день фотографии отца и сына Хемингуэев они стоят возле эффектного автомобиля, который против солнца кажется черным. Эрнест в светлых брюках и вязаной безрукавке, светлая рубашка сливается с небом. Руки скрещены на груди, улыбка нагловато-кроткая, специально для фотографа, набрильянтиненные волосы зачесаны назад. Свернутый предмет под мышкой, скорее всего свитер, напоминает грелку.
Доктор Хемингуэй в камеру не смотрит. Он напряженно глядит на сына. Одет в костюм-тройку и галстук, слишком тепло для здешнего климата, в руке матросская бескозырка. Остроносый, бородка клинышком, глубоко посаженные глаза — невольно вспоминаешь портрет доктора Адамса из написанного вскоре рассказа «Отцы и дети». Доктор Хемингуэй был и похож на него, и не похож. «Ни крупная фигура, ни быстрые движения, ни широкие плечи, ни крючковатый ястребиный нос, ни борода, прикрывавшая безвольный подбородок, никогда не вспоминались ему, — всегда одни только глаза. Защищенные выпуклыми надбровными дугами, они сидели очень глубоко, словно ценный инструмент, нуждающийся в особой защите. Они видели гораздо зорче и гораздо дальше, чем видит нормальный человеческий глаз, и были единственным даром, которым обладал его отец. Зрение у него было такое же острое, как у муфлона или орла, нисколько не хуже»[193].
Если бы вы спросили Эрнеста, он сказал бы, что отец Ника Адамса не имеет ничего общего с доктором Хемингуэем, помимо общности профессии, места проживания и чудесной остроты зрения. В самом деле, тремя годами раньше, 20 марта 1925 года, он как раз о том и говорил в письме отцу: «Я очень рад, что тебе понравился рассказ о докторе. Я написал несколько рассказов о Мичигане: описания этих краев подлинны, истории вымышлены»[194].
Может быть, так. А может, и не так. В письме 1930 года Максу Перкинсу он говорит о сборнике «В наше время», куда вошел рассказ «Доктор и его жена», совсем иное: «Книга так убедительна потому, что большая часть ее — подлинные события, и я не ухитрился ни тогда, ни теперь изменить имена и обстоятельства. И очень об этом сожалею»[195].
Как бы то ни было, события рассказа воссоздают ненавистный Хемингуэю стиль отношений его собственных родителей. В начале рассказа доктор Адамс стоит на берегу озера и пытается организовать индейцев, чтобы они распилили и раскололи прибившиеся к берегу бревна. Они оторвались от больших плотов, и доктор предполагает, что раз они всё равно сгнили бы, то никаких претензий к нему не будет. Один из индейцев, Дик Боултон, которого Хемингуэй называет метисом, обвиняет доктора в том, что бревна он украл. Дик отмывает бревно от песка и находит отметку дровосека: бревна принадлежат Уайту и Макнелли. Доктор пытается выйти из затруднения, но он не слишком находчив, и совершает ошибку, угрожая Дику дракой. Ему приходится ретироваться. Мужчины с берега смотрят ему вслед, в его напряженную спину, а он подымается к своему коттеджу.
Следующий унизительный для доктора Адамса разговор происходит с женой, с которой они общаются через стенку, разделяющую их комнаты. Она лежит в постели с головной болью, умело разыгрывая мученицу; шторы в комнате опущены. Доктор чистит охотничье ружье, пока жена цитирует библейские проповеди, подвергая сомнению его слова. «Милый, я не думаю, я просто не допускаю мысли, что кто-нибудь способен на такой поступок»[196], — вещает она за стеной, а он ставит ружье в угол. Он выходит, хлопнув дверью, и слышит, как жена воинственно вздохнула. Он извиняется, подойдя к зашторенному окну, и идет в лес. По дороге он встречает сына, тот сидит под деревом и читает книгу. Он говорит сыну, что мать желает его видеть, но мальчик не хочет идти домой. «Папа, а я знаю, где есть черные белки», — говорит сын. «Ну что ж, пойдем посмотрим», — отвечает доктор Адамс, и на этом утешительном обмене репликами рассказ заканчивается.
