Путешествие из Петербурга в Нью-Йорк - [15]

К тому же куинсовец, как и мы – родился в этом спальном боро Большого Яблока, куда мы переехали из Манхэттена, зато он – в обратном направлении. Кончал ту же куинсовскую школу, что наш сын, хоть и в разные, конечно, годы. Нет, конечно, не из топографического патриотизма и не из корыстных интересов, как соавтор этой книги не только о нем, желаю ему удачи – по крайней мере, быть номинированным на их республиканском съезде в Кливленде, штат Огайо. А далее? Пусть не по вкусу, зато по нраву. С непредсказуемым Трампом не соскучишься, а с Хиллари взвоешь с тоски. Так пусть он потрясает копьем, как Shake-Speares, пусть сотрясает воздух, пусть превратит the White House into the Trump House. Да хоть в Версаль! Он пошел с козырей, будучи сам козырь, даром, что trump. Флаг ему в руки! Его следовало выдумать даже, если бы его не было.

Это я пустил этот мем в русскоязычный мир: отсутствие есть присутствие. Я не был у себя на родине уже четверть века, с тех скоропалительных побывок, когда сочинял с Леной очередной кремлевский триллер про политические метаморфозы Ельцина, книга хорошо пошла в дюжине стран, включая Россию, но с начала нового столетия случилась географическая, что ли, переориентация, я вернулся в русскую словесность и оказался востребованным, книга за книгой: вот эта – восьмая или девятая за два года, счет потерял! Не говоря о многовидных публикациях в СМИ – там теперь больше, чем здесь. Мало знать себе цену – надо еще пользоваться спросом. Какая, к черту, ностальгия, когда я присутствую там переизбыточно, пусть и виртуально, то бишь метафизически. Вот я и повторяю, как попка: отсутствие есть присутствие. А касаемо моей бренной плоти, то ей хоть в диогеновой бочке, но с минимальным гигиеническим комфортом, а главное с коммуникационным устройством, связующими меня с остатным миром. Прежде всего со столицей нашей родины, деловая пуповина с которой крепнет день ото дня. Как будто и не обрывалась. В Москву, в Москву, в Москву. Но я и так в Москве – куда больше!

Вот почему у меня радикальным образом изменился распорядок дня – и ночи. Уже не меня будят московские звонки, а я сам бужу себя посреди нощи, чтобы бегло ответить на московскую электронку и снова нырнуть в постель досматривать мои полные тоски и тревоги, один диковиннее другого ревнивые сны, фактически – один непрерывный, хоть и прерывистый, а мне заполнять лакуны игрой моего воображения. Я снова живу по московскому времени и заново проживаю, прожигаю мою с тобой и твою без меня юность. Включился в московский ритм – рано ложусь, зато просыпаюсь ни свет ни заря. Теперь уже ночные вести оттуда не будят меня, а только возбуждают, взамен утреннего кофе, и там уже знают, что я полуночник. Я и раньше был жаворонком, а ты – сова, и теперь мы вовсе редко с тобой пересекаемся, живя в одной квартире, но в разных временах. Странно еще, что узнаем друг друга. Оттого у тебя, наверное, и приступы ностальгии, а у меня их нет, сплошь веселие сердца: ты живешь по нью-йоркскому, а я по московскому времени. Мы пригодились бы Эйнштейну для наглядной иллюстрации его теории относительности. Или доказательства унижают истину?

Бабье лето или болдинская осень – по-любому не по сезону, но сама эта востребованность продлила мое литературное существование. Не то чтобы до смерти хочется жить, но мне бы еще год-полтора, чтобы доосуществиться и поймать в силки время, дабы обрести бессмертие. В конце концов и ревность догнала меня в Америке не потому, что живу прошлым, а потому что советское прошлое перестало быть прошлым, став настоящим, как только я стал жить по московскому времени.

Вот еще что – изменился вектор моих сюжетов, произошла инверсия, рокировка, перевертыш: прежде я писал о России для Америки, а теперь пишу про Америку для России. И объясняется это не только конъюнктурой, а сменой вех, если уж на то пошло – сменой интересов. То, что происходит у меня на родине, вызывает у меня смех, стыд, боль, но не любопытство, из одного которого только и стоит жить, а у нас здесь, в Америке, что ни день, то сюрприз, особливо в этот високосный год, когда мы избираем президента, и борьба спустилась ниже пояса: размер пениса Дональда Трампа, слишком малый для президента США, или матка, наличие которой недостаточное основание для президентских амбиций Хиллари Клинтон, а теперь вот – интимные подробности сексуальной жизни кандидатов в президенты и их жен. Такого еще на моем американском веку не было, хоть я и пережил здесь 10 президентских выборов. Жить стало если не лучше, то уж точно веселее. Вот, за что я лично благодарен Дональду Трампу – это он задал тон полемик, хотя соперники его перещеголяли. Какой ни есть, а отвлек от моих ревнивых раздумий на предмет потерянной или не потерянной чести Катерины Блюм. Жду без никакой надежды, когда этот жгучий для меня вопрос потеряет актуальность и станет праздным, академическим, пустяшным.

А потом случился у меня ДР, и вот что произошло.

Первые поздравления на ФБ я стал получать накануне и не сразу догадался, что к чему. Пока не дошло: там, где я родился, я уже родился. По-любому я живу по московскому времени и просыпаюсь ни свет ни заря, чтобы глянуть почту – от тамошних издателей, редакторов и друзей. Враги почему-то не пишут. Потому ли, что они все окопались в городе на Неве либо, будучи старше меня, а я был из молодых, да ранний, по большей части уже вымерли, как динозавры, да и я на роковой стою очереди́ после смерти моего Бонжура, который был не кот, а друг, никого ближе никогда не было и не будет, мне никак не смириться с бесследным его исчезновением, Бог забрал его вместо меня, замен не осталось, теперь моя очередь. Был прецедент: автор лимериков Эдвард Лир умер спустя четыре месяца после смерти своего компаньона кота Фосса, с которым прожил душа в душу 16 лет.